Волкодав - [36]

На мягкой шкуре щенка не было не то что ран – даже и пятнышек крови.

– Знаешь, за что его хотели утопить? – спросил Тилорн. – У него животик был слабый… пачкал без конца. Теперь больше не будет.

– Так, – сказал Волкодав. Поставил мису на столик возле окна и повернулся к Тилорну. – Значит, ты и в самом деле колдун.

Тот отмахнулся:

– Да ну, какой из меня…

– А почему у тебя руки дрожат? – спросил Волкодав. Действительно, учёный выглядел так, словно это он, а не Волкодав только что наколол целую поленницу дров.

– Я… – замялся Тилорн. – Видишь ли, лечение… м-м-м… потребовало некоторых усилий. А поскольку я ещё, к сожалению, не вполне…

– Ну так ешь, – сказал Волкодав и положил на стол ложки. Потом кивнул на Мыша: – Ты и его так же собираешься?

– С ним сложнее, – серьёзно ответил Тилорн. – Его, как я понял, ранили много лет назад…

– Пять.

– Со старыми ранами всегда хуже, – вздохнул Тилорн. – Придётся зашивать… Нет, нет, больно ему не будет, это я обещаю… А как вышло, что ему порвали крыло? Или ты его уже таким подобрал?

– Кнутом попало, – проворчал Волкодав.

– Никогда бы не подумал, – изумился Тилорн. – Летучие мыши настолько проворны и юрки…

Уважая своего защитника и кормильца, они ели по-веннски: в очередь зачёрпывали из мисы, а потом клали ложки на стол чашечками вниз, чтобы не осквернила какая-нибудь нечисть.

– Меня защищал, вот и получил, – сказал Волкодав.

Ему сразу пришлось пожалеть о вырвавшихся словах. Тилорну с Ниилит тут же понадобилось узнать, как это случилось. Рассказывать Волкодав не умел. И не любил. Но Тилорн, судя по всему, обладал способностью разговорить даже пень. Или венна, что было лишь немногим труднее. Миса опустела едва наполовину, когда Волкодав, к своему удивлению, довольно связно поведал ему о том, что в рудниках он вращал ворот, доставлявший воду из подземной реки. Воды для промывки руды требовалось много, и вороты скрежетали круглые сутки, заглушая даже писк летучих мышей, гнездившихся под потолком. Однажды в соседней пещере рухнула глыба, и докатившееся сотрясение сбросило с потолка целый клубок новорожденных мышат – прямо в механизм. Разогнанный ворот остановить было непросто, но Волкодав его остановил. И удержал. И не двигался с места, пока мыши не перетаскали детей. Первым ворвался в пещеру надсмотрщик по прозвищу Волк…

– Этот дурачок всё крутился там, пока с меня шкуру спускали, – сказал Волкодав. – Ну и схлопотал.

– Я только сегодня узнал, что ты был на каторге, – помолчав, заметил Тилорн.

Волкодав пожал плечами:

– Было бы чем хвастаться…

И, положив ложку, пододвинул мису Тилорну с Ниилит – доедайте.

Тилорн осторожно проговорил:

– Мне трудно представить, чтобы ты совершил преступление…

– А я и не совершал, – сказал Волкодав.

Расспрашивать его далее учёный не стал. Решил, наверное, что я был взят в плен в бою, подумал Волкодав. Не хочет напоминать о бесчестье…

Он не стал разубеждать Тилорна и объяснять, как было дело. Зачем?..

Косой дождь, подгоняемый резким ветром, кропил в потёмках заливные луга, шептал над кладбищем-буевищем, хранимым могучими стволами берёз, и поливал мокрые дерновые крыши маленькой лесной деревни. В деревне жили венны рода Пятнистых Оленей.

В глухой предутренний час раскрылась набухшая дверь гостевого дома, и наружу воровато выглянули двое. Ни души! Двое выбрались вон и осторожно двинулись вдоль стены. Ничто не предвещало неудачи: к рассвету доверчивые Олени не найдут даже следа постояльцев, пущенных скоротать непогожую ночь. Потом кто-нибудь додумается заглянуть в клеть и найдёт там выпотрошенные короба. Люди, самолично видевшие веннские вышивки бисером, сулили за них золотые горы. Только вот купить у веннов эти вышивки было не легче, чем девушек в рабство.

Ещё, кажется, в клети спал кто-то из хозяйских детей. Не помеха! Дети не успеют и пискнуть…

Дойти, куда намечали, ворам не пришлось. Впереди, в сырой тьме, вдруг загорелись два недобрых зеленоватых огня. Потом небо разорвала первая за всю ночь молния. Перед дверью клети, словно кого-то заслоняя собой, стоял пёс. Громадный, с крупного волка. Широкогрудый. И удивительно страшный. Он не лаял, даже не рычал, но жёсткая щетина грозно стояла дыбом, и в свете мертвенной вспышки блестели, точно клинки, ощеренные клыки.

Двое бывалых и далеко не пугливых мужчин не помнили, как оказались там, откуда пришли, как мокрыми трясущимися руками задвинули щеколду. Когда дыхание перестало со всхлипами рваться вон из груди, они попытались вспомнить, что же их так напугало. Подумаешь, пёс!.. Потом вспомнили, и по спинам вновь побежал холодок. ГЛАЗА. Они напоролись не на простую собаку. У страшного серого зверя были ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ГЛАЗА.

Ночью он проснулся оттого, что мерзлячка Ниилит, зябнувшая даже под одеялом, прижалась в поисках тепла к его боку. Раньше она тоже просыпалась от этого, ужасно смущалась и, бормоча извинения, отодвигалась в сторонку. Потом привыкла, и теперь просыпался один Волкодав.

Да. А ведь поначалу он в самом деле начал было мечтать…

Ниилит не расставалась с дарёными бусами, даже спала в них. Венн уже знал, что, сам того не ведая, необыкновенно ей угодил. В её семье передавалось из поколения в поколение прекрасное сапфировое ожерелье. Умирающая мать оставила его Ниилит. Теперь его носила дочь родственника, продавшего Ниилит в рабство.