Волки выбирают пряности - [9]

Лишнего времени не было, к тому же я опасалась, что меня всё-таки найдут турьеры. То, что удалось от них ускользнуть, было просто чудом, а в постоянное везение я не верила.

Но снова испытать удачу собиралась.

Я решила пойти к приюту и попробовать попасть внутрь. Неизвестно, какие люди там работают, поэтому есть надежда, что всё окажется не настолько страшно, как я представляю.

В последний раз проведя расчёской по волосам и оправив платье, я пошла вдоль берега. Приют находился неподалёку, и мне в очередной раз пришлось задуматься о ведущем меня провидении. Не зря ведь оказалась именно в этих окрестностях?

Уже вскоре я стояла перед светло-серым четырёхэтажным зданием, находящимся близ городской черты. Новенькая краска на стенах и расчищенные во дворе дорожки внушали оптимизм. Похоже, у этого приюта есть богатый покровитель. В том, где жила я, такого не было, но все мы знали, что некоторым детским домам в этом отношении везло.

У ограждения стоял невысокий приземистый дед, буквально клюющий носом. Он уронил голову на грудь и, кажется, даже тихо похрапывал. А ещё казалось, что его пышные седые усы слегка шевелились, добавляя и без того забавному облику нотки комичности.

— Добрый день, — приблизившись, проговорила я, постаравшись придать голосу уверенности.

Меня не услышали и, как следствие, проигнорировали.

— Простите, — произнесла уже громче. — Могу я попасть внутрь?

Сторож смешно сморщил нос, что-то невнятно пробормотал, а после внезапно проснулся. Он посмотрел на меня в недоумении, затем громко прокашлялся и, поправив шапку-ушанку, осведомился:

— Вы, милая, к кому?

Душа буквально запела и расцвела первыми подснежниками. «Милая» звучало гораздо приятнее «бродяжки».

— Мне необходимо попасть внутрь, — повторила с любезной улыбкой. — Я по личному вопросу.

Откровенно говоря, чёткого плана, что делать после того, как окажусь в приюте, не было. Конечно, можно было бы поговорить с директором, но он однозначно спросит документы. Просто бродить по территории бессмысленно, но я решила, что буду решать проблемы постепенно. Главное — оказаться во дворе.

Дед задумался.

— По личному, говорите? Что ж …

Он не договорил, отвлекшись на громкие голоса и шум шагов. Звуки доносились из близлежащего квартала, и, услышав их, я едва не вскрикнула от ужаса. Эти голоса было невозможно не узнать. Они принадлежали турьерам — тем самым двоим, которые преследовали меня на рынке.

Времени на побег не оставалось. Местность здесь была открытая, и я с ужасом сознавала, что не пройдёт и полминуты, как маги меня заметят.

— Прошу, помогите! — отчаянно взмолилась, обращаясь к сторожу. — Пожалуйста! Клянусь, я не сделала ничего плохого!

Дед колебался, переводя взгляд с меня на угол здания, из-за которого вот-вот должны были показаться турьеры. Правда, длилось его замешательство недолго. Сторож махнул рукой, быстро отпер калитку и поманил за собой. Он стремительно подвёл меня к небольшой сторожке и велел войти внутрь. Как только за мной захлопнулась дверь, а дед занял свой прежний пост, к воротам подошли маги. Я не слышала разговора, но в напряжении наблюдала за ними в окно. Слегка отдёрнув занавеску, смотрела на улицу сквозь крошечную щёлочку. Тело сковало напряжением, и я мысленно пообещала, что если удастся выбраться из очередной передряги, совершу как минимум три добрых дела.

Всегда имела такую привычку — мысленно обещать. Так ты словно даёшь высшим силам аванс и покупаешь у них хороший исход. Пускай звучит странно, но обычно действует.

Видимо, в последние сутки эти самые высшие силы были ко мне благосклонны, потому что сработало и в этот раз. Судя по характерным жестам, турьеры спрашивали, не приближалась ли к приюту одна подозрительная особа — то есть, я. Сторож в свою очередь ответил — нет, не приближалась.

Когда маги развернулись и пошли в обратном направлении, я медленно осела на пол. Только сейчас ощутила, насколько меня трясёт. Столько волнений за такое короткое время — определённо, перебор.

Через несколько мгновений в сторожку вошёл мой спаситель. Заметив, что сижу прямо на полу, он тяжело вздохнул и помог переместиться на кровать. Я ожидала, что сторож начнёт меня расспрашивать, но он молчал. По его виду было совершенно невозможно понять, о чём он думает.

Дед плеснул из термоса горячий чай и протянул мне жестяную кружку. Затем всё так же молча взял со стола белый свёрток и, развернув, положил передо мной пару бутербродов. То ли голод, отражающийся в моих глазах, не остался незамеченным, то ли турьеры упомянули хлеб, который якобы собиралась украсть.

Я держалась, когда вышла из «Белого пиона» и когда сидела у реки, а сейчас от неожиданного участия как никогда была близка к тому, чтобы разрыдаться. Словно почувствовав это, сторож присел рядом и, неловко приобняв меня за плечи, велел:

— Поешь. А совсем плохо — так поплачь. Полегчает.

Я бы и рада, вот только понимала, что если дам волю слезам, то просто захлебнусь в собственном море. Когда плачешь от одного, сразу же вспоминается другое — все проблемы обрушиваются разом, цепляясь друг за друга.

От угощения ничего не осталось в считанные минуты. Невольно вспомнилась Рада, угостившая яблоком и орехами. Всё-таки есть ещё в жизни место чему-то ценному и настоящему. Наверное, если бы все окончательно разучились сострадать, мир давно бы разрушился.