Волки с вершин Джамангры - [10]

– И все-таки? – продолжал настаивать он.

– Если человечеству нечего будет написать на моем надгробье, к чему эпитафия нужна вообще?

Если разобраться, все так и есть.

– Господин сарр Клименсе, это не ответ.

– Тогда: «Он всю жизнь пытался быть порядочным человеком. Далеко не всегда у него получалось, но он хотя бы пытался».

Наверное, не самая удачная эпитафия, но мой ответ был искренним.

– А что вы подразумеваете под словом «порядочность»?

В нашей свите теперь есть свой шут, которому и положено дерзить.

– Надеюсь, то же, что и вы.

– Исчерпывающе, – кивнул Синдей с таким видом, как будто я дал ему пространный ответ. – Ну а я, в свою очередь, желал бы, чтобы на моем могильном камне было начертано единственное слово – «Завидуйте!»

– Ну и чему там завидовать? – фыркнул Александр сар Штроукк. – Тому, что вас доедают могильные черви? В то время как другие продолжают наслаждаться всеми прелестями жизни? Браво, маэстро: вы поразили меня в очередной раз!

Это была слабая попытка Александра отомстить.

– Молодости свойственно легкомыслие, – пожал плечами Синдей, отчего широченные поля его соломенной шляпы заколыхались. – И только с возрастом, при условии, что обладаешь достаточным умом, начинаешь понимать: все страсти, желания, чаяния – суета сует. Хотя некоторым в этом смысле везет, и они умны не по годам. Взять, к примеру, господина Даниэля сарр Клименсе.

Понятно, что я сразу же напрягся: развитие его мысли не сулило мне ничего хорошего.

– Человека, который, несмотря на свои все еще юные года, добился того, чтобы имя его стало широко известно далеко за пределами нашей с вами родной Ландаргии. Всего-то тем, что наколол на кончик своей шпаги десяток-другой людей…

«Больше, Синдей, куда больше, – мысленно поправил я, все еще не понимая, куда он клонит. – Причем не только шпагой: случались у меня дуэли и на пистолетах».

– …частью законченных негодяев, но и остальные никак не могут служить образчиками добродетели.

– И к чему вы все это говорите? – Выдержки мне не хватило.

– Однако в последнее время его все чаще посещают мысли, что любая жизнь бесценна, – не обратив никакого внимания на мой вопрос, продолжил Синдей.

Да, в этом он прав полностью. Непонятно только – откуда он узнал о них, ведь я никогда и ни с кем ими не делился. За исключением Клауса, но вряд ли тот начнет с кем-нибудь обсуждать наши беседы наедине.

– А еще сарр Клименсе мне нравится тем, что научился бороться со своими страстями.

Клаус все чаще на меня посматривал, и в его взгляде ясно читалось: «Даниэль, я тебя не узнаю! С твоим-то языком нет ничего проще заткнуть ему рот язвительным замечанием. Но нет, ты продолжаешь внимательно слушать весь тот бред, который он несет».

Признаться, я и сам себя полностью не понимал, но почему-то мне хотелось, чтобы Синдей выразил свою мысль до конца.

– Взять хотя бы последний пример. Даже такому подслеповатому человеку, как я, были хорошо видны полные страсти взгляды, бросаемые сарр Клименсе на ученицу мага Корнелиуса, Сантру. Он вожделел к ней, причем вожделел страстно! – И этот негодяй задрал вверх указательный палец. – Но уже на следующее утро выглядел совсем иначе. Человеком, который прозрел то, о чем я недавно и заявил: все суета сует. Потому и вид его и взор стали умиротворенными.

«Особенно в связи с тем, что ту самую ночь Даниэль сарр Клименсе провел именно с Сантрой. Так что неудивительно, что поутру он выглядел умиротворенным настолько, что сей факт бросался даже в подслеповатые глаза».

В тот вечер мне не спалось. Не знаю, как другие, но я волнуюсь обычно уже после дуэлей, такова особенность натуры. Абсолютно спокоен накануне ее и трачу нервы по окончании. Единственное исключение – вечер перед схваткой с Армандо сар Торриасом, когда в голову упрямо лезли мысли, что следующего дня мне не пережить. Вспоминая позже, пришел к выводу: с этим что-то не так. Особенно в связи с тем, что, выйдя с постоялого двора, чтобы прогуляться и прогнать унылое настроение, я и столкнулся с послушниками Шестого Дома. Лишь чудом избежал гибели. Что настораживало еще, самому Армандо встречу с ними пережить не удалось. Он тоже вышел из дома, что, по словам знавших его людей, не было его всегдашней привычкой: обычно он проводит вечера за игрой в карты. И потому напрашивалась мысль – а не было ли наше поведение кем-то навязано? Мысль достаточно бредовая, но в свете последних событий она все-таки имела право на существование. Все это мои домыслы. Но переживание состоявшихся дуэлей постфактум – реальность, которая не подлежала сомнению.

Сантра показалась из павильона на берегу пруда в тот самый миг, когда я в очередной раз представил, как в меня угодила пуля Александра сар Штроукка. Принесла вспышку острой боли, уронила на траву и заставила почувствовать, как уходит жизнь. Вот он приближается ко мне, с ухмылкой наблюдает, как я из последних сил пытаюсь дотянуться до карабина, который вывалился из рук после его выстрела. Затем, не меняя выражения лица, наступает на руку, кончиками пальцев которой я уже чувствовал сталь карабина. Какое-то время ждет, любуясь агонией распростертого у его ног тела, и неспешно уходит. Но я этого уже не вижу.