Волки на переломе зимы - [2]

После появления Лизы Жан-Пьер и Хедди стали гораздо увереннее предлагать Ройбену и Стюарту всевозможные удобства, по собственной инициативе подавали им чай и кофе и проскальзывали в спальни, чтобы застелить постели, едва только заспанные обитатели успевали их покинуть.

Дом с его тайнами и тайнами его обитателей постепенно становился Ройбену родным.

И Ройбену совершенно не хотелось отвечать на частые звонки и сообщения из Сан-Франциско от матери, отца и бывшей подружки Селесты, которая последние несколько дней то и дело названивала ему.

Сам звук ее голоса, ее привычка называть его «солнечным мальчиком» выводили Ройбена из себя. Мать иногда называла его малышом или деточкой. С этим он мог мириться. Но Селеста теперь использовала выдуманное для него ласкательное прозвище в каждом разговоре и не по одному разу. Каждое текстовое обращение адресовалось солнечному мальчику, а произносить эти слова она умудрялась так, что он явственно слышал в них сарказм или презрение.

Во время последнего разговора лицом к лицу, сразу после Дня благодарения[2], она, как обычно, обвинила его в том, что он отказался от прежней жизни и сбежал в захолустье на побережье Мендосино, где у него, несомненно, будут все возможности, чтобы «беспрепятственно бездельничать», «быть ничем» и жить по своему разумению среди «этих льстецов и подхалимов, твоих новых дружков».

«Я вовсе не бездельничаю», – мягко возразил он, на что она ответила: «Даже солнечные мальчики должны что-то представлять собой».

Конечно, он ни за что и ни при каких обстоятельствах не мог сказать Селесте, что на самом деле случилось с его миром, и хотя он и уговаривал себя, что за ее бесконечной брюзгливой заботой кроются самые лучшие намерения, все же он порой задумывался о том, как такое вообще могло случиться. Как он мог любить Селесту или думать, что она любила его? И, что, пожалуй, было важнее, почему она могла полюбить его? Ему трудно было верить в то, что у них был роман, тянувшийся целый год до того, как его жизнь неожиданно круто переменилась, и сейчас он желал только, чтобы она наконец отвязалась от него, позабыла о нем, радовалась новому роману с его лучшим другом Мортом и сделала беднягу Морта новым объектом для своих амбиций и энергии. Морт любил Селесту, и Селеста, похоже, отвечала ему взаимностью. Так почему она продолжала домогаться еще и его, Ройбена?

А вот Лауры ему ужасно не хватало, Лауры, которая делила с ним все перипетии последнего времени и от которой не было ни слуху ни духу, с тех пор как она покинула Нидек-Пойнт, чтобы решить, как же ей быть.

Подчинившись порыву, он отправился на юг, туда, где на окраине Мьюрского леса стоял ее дом.

Всю дорогу он медитировал на все, что его окружало. Ему хотелось слушать музыку, грезить наяву, наслаждаться поездкой, дождь там или не дождь, однако он никак не мог отвлечься от обстоятельств, пусть даже они и не были безрадостными.

Давно уже перевалило за полдень, над головой висело свинцовое, то и дело вспыхивавшее небо, и дождь никак не желал прекращаться. Впрочем, он уже привык к такой погоде и теперь рассматривал ее как часть того очарования, которое зима обрела в его новом состоянии.

Утро он провел в городке Нидек вместе с Феликсом, который готовил для главной улицы рождественское оформление из живой зелени и иллюминации. Деревья перед каждым магазином и кафе надлежало обвешать украшениями и мигающими лампочками; Феликс вызвался оплатить все это – если владельцы заведений не будут против. Все они радостно согласились. Владельцу гостиницы он выписал чек на особое оформление главного зала, а также договорился с изрядным количеством домовладельцев, которые тоже пожелали украсить свои дома.

Нашлись и люди, пожелавшие временно воспользоваться пустующими магазинами на главной улице, – торговцы дорогим мылом и шампунями, винтажной одеждой, кружевами (как старинными, так и современными). Феликс купил единственный в городе старый кинотеатр и собирался реконструировать его, хотя еще не решил, как именно.

Ройбен посмеивался, глядя на все эти меры по возрождению города. Но Феликс не забывал и о более практических сторонах жизни Нидека. Он наладил связь с двумя отставными поставщиками, которые пожелали открыть магазины бытовой техники и инструментов, еще несколько человек захотели открыть кафе и газетный киоск. Нидек состоял из 142 домохозяйств, где обитали около 300 человек. Содержать сами свой намеченный бизнес они не могли, зато это было по силам Феликсу, который собирался поддерживать все начинания до тех пор, пока город не обретет своеобразие и очарование, которые будут привлекать сюда людей. Он уже продал четыре участка людям, собравшимся построить на расстоянии пешей прогулки от центра города несколько хороших домов.

Престарелый мэр Джонни Кронин пребывал в настоящем экстазе. Феликс предложил ему нечто вроде денежного гранта, чтобы он бросил свою «жалкую работенку» в страховой конторе, куда ездил за шестьдесят миль.

Они договорились, что вскоре состоится воскресный рождественский фестиваль, куда пригласят ремесленников и умельцев всяческих сортов, дадут рекламу в разные местные газеты, после чего Феликс и мэр решили продолжить беседу за запоздалым ленчем в главном обеденном зале «Таверны», а Ройбен предпочел отколоться от них и отправиться по своим делам.