Волки на переломе зимы - [119]

Хокан снова сделал паузу и обвел взглядом всех собравшихся.

– Послушайте меня, юные, – сказал он. – Сожгите Нидек-Пойнт. – Он указал на Ройбена и Стюарта. – Сожгите, чтобы осталось лишь пустое пепелище! – Его голос вновь набрал силу и перешел в рев: – Сожгите городишко Нидек. Сотрите его с лица земли. Для вас, для всех вас, это будет наименьшим из возможных покаяний! Какое право вы имеете на человеческую любовь, на человеческое льстивое подобострастие? Какое право вы имеете омрачать невинные души своей двуличностью, своим злым могуществом?!

– Довольно! – крикнул Элтрам. Он уже не мог сдерживать ярости. А вокруг него многочисленные Лесные джентри в свете огня наливались цветом и жизнеподобием.

– У меня духу не хватит воевать с тобой, – сказал Хокан, – или с кем-нибудь еще из ваших. Но вы все знаете правду. Из всех незаконнорожденных детей творения, скитающихся по земле, мы одни всегда гордились добродетельностью и совестью! – Он с силой ударил себя в грудь правой лапой. – Мы, защитники невинных, обладаем одним-единственным даром – отличать добро от зла. Ну, а вы, вы все, выставили его на посмешище. Вы выставили на посмешище всех нас. И теперь мы для всего мира лишь одно из многочисленных страшилищ!

Он решительно направился к Элтраму и остановился перед ним, пристально глядя ему в глаза. Зрелище получилось устрашающим: Элтрам, окруженный своими сородичами, и могучий белый Человек-волк. Человек-волк напрягся было словно для броска, но так и не двинулся с места.

Хокан медленно повернулся к Ройбену. В его осанке, только что выражавшей вызов, теперь проглядывала чуть ли не одна усталость, его даже слегка трясло.

– Что ты, Ройбен, скажешь безутешной погубленной душе Марчент Нидек, пытающейся с твоей помощью найти покой? – спросил он. Его слова звучали гладко, они обольщали. – Ведь она пытается поверить свои печали именно тебе, а не Феликсу, ее опекуну и кровному родственнику, который погубил ее. Как ты сумеешь объяснить убитой Марчент, что ты, разделив с ее прадедом его проклятое, его смертоносное могущество, теперь так беззаботно развлекаешься в этом прекрасном поместье, которое она подарила тебе?

Ройбен ничего не сказал. Он просто не мог ничего сказать. Ему хотелось возразить, его душа и разум протестовали против услышанного, но слова Хокана ошеломили его. Его ошеломили страсть и убежденность Хокана. Хокан своим голосом словно сплел вокруг него какие-то опутывавшие чары. И все же он твердо знал, что Хокан не прав.

Он беспомощно покосился на Фила, который лежал у его ног в полубесчувственном состоянии. Его тело было туго обернуто в зеленые мантии, но и сквозь них было видно, как его трясло.

– О, да, твой отец… – сказал Хокан, понизив голос и замедлив речь. – Твой несчастный отец. Человек, давший тебе жизнь. И сейчас он вырван из жизни точно так же, как недавно из нее был вырван ты. Рад ли ты за него?

Никто не пошевелился. Никто не сказал ни слова.

Хокан отвернулся и несколькими короткими выразительными звуками – ворчанием и рыком – призвал оставшихся самок за собой, и они убежали прочь, скрылись во тьме. Все, кроме одной.

Кроме Беренайси. Она так и стояла на коленях возле Фила. Фрэнк подошел к ней и очень нежно, совершенно по-человечески, помог ей подняться.

Элтрам попятился от середины, ярко освещенной светом праздничного костра. Вокруг всей площадки, вдоль стены из бледно-серых валунов, стояли, наблюдая, чего-то выжидая, Лесные джентри.

– Пойдемте, нужно отнести его домой, – сказал Сергей. – Дайте я возьму его.

Он осторожно поднял Фила и аккуратно пристроил на широком плече. Лиза поправила материю, в которую был завернут Фил, и следом за Сергеем скрылась в узком проходе, ведущем с поляны.

Остальные морфенкиндеры потянулись туда же. Лаура отправилась с ними.

Лесные джентри начали растворяться в воздухе, как будто их здесь вовсе не было. Элтрам исчез.

Ройбен хотел было уйти со всеми остальными, но что-то удержало его. Он проводил взглядом своих сотоварищей, по одному исчезавших в узкой горловине, возле которой валялись в пыли брошенные барабаны и дудки. По земле были разбросаны инкрустированные золотом рога для питья. И из котла, стоявшего на толстом слое углей, все еще валил пар.

Ройбен застонал. Застонал от всей души. Где-то в кишках у него прорвалась боль. Она все разливалась, становилась сильнее и сильнее, стискивала сердце, пульсировала в висках. Холодный воздух обжигал, нестерпимо резал кожу, и он вдруг понял, что волчья шкура облетела с него и он стоит голый.

Он видел, как дрожали его голые белые пальцы, чувствовал, как ветер высекал слезы из глаз.

– Нет, – прошептал он. Ему хотелось вернуть прежнее состояние. – Вернись, – произнес он полушепотом. – Я не хочу отпускать тебя. Будь еще со мною. И тут же по ладоням и лицу побежали знакомые мурашки. Тело вновь покрылось густым гладким мехом, словно вытолкнутым изнутри неодолимым давлением воды. Мышцы запели от прежней волчьей силы; ему вновь стало тепло.

Но слезы все так же наворачивались на глаза. В ушах шипел, трещал и плевался праздничный костер.

Справа бесшумно подошла Лаура, приятно-серая волчица, так походившая лицом и формами на него самого, страшное светлоглазое чудовище, обладавшее в его глазах неотразимой красотой. Она вернулась за ним. Он кинулся в ее объятия.