Волгари в боях за Сталинград - [42]

^{Андрей Николаевич Блинков (справа) и его сын Виктор.}

И это в обычных условиях, когда вся судоходная обстановка освещалась яркими огнями и над головами не нависала смертельная опасность. Теперь же с наступлением сумерек перекат, как и все низовье Волги, погружается в темноту. Бакены не зажигаются. Судоводители ориентируются лишь по одним неярким, замаскированным сверху огонькам береговых створов. И то зачастую приходится их гасить, скрывать от фашистских стервятников. К концу лета 1942 года, когда вражеские полчища рвались к Сталинграду, на обслуживающем перекат посту остался один Блинков.

— Вот что, Андрей Николаевич, вся надежда теперь на вас, — сказал ему обстановочный старшина, когда ушел на фронт последний из помощников Блинкова. — Возможно будет — подошлем кого-нибудь на подмогу.

Старшина хорошо знал Блинкова и был уверен, что если потребуют обстоятельства, он сможет провести караван через перекат в потемках, при полной маскировке.

Родился и вырос Андрей Николаевич на Волге. Отец его был бакенщиком. Семья у отца была большая, жили впроголодь. В 1913 году Андрею пошел четырнадцатый год, и отец упросил начальство зачислить его к себе в помощники. Немало горя пришлось хлебнуть в то время Андрею.

С тех пор бессменно он нес вахту на этом посту. А после ухода отца на пенсию, в 1936 году, Андрея Николаевича назначили старшим бакенщиком. Он хорошо изучил капризы переката, знал какие опасности таит он для судов. Ранней весной, когда Волга была еще скована льдом, пробуривал лунки и делал промер глубины. А к открытию навигации ему до мелочей были известны изменения, происшедшие под водой на обслуживаемом им участке судового хода. Наиболее сильные изменения русла обычно происходили в период весенних паводков. В эту пору Блинков всегда был настороже. Дважды в день, а после спада воды — трижды прощупывал подводные кромки фарватера. При обнаружении каких-либо изменений сразу же перестанавливал бакены, сообщал диспетчеру.

После проводов на фронт последнего помощника Андрею Николаевичу не под силу было одному обслуживать этот участок. Выход был один: взять к себе на пост жену. И хотя Прасковье Максимовне никогда не приходилось заменять бакенщиков, она оказалась надежной помощницей.

Но тут на плечи бакенщиков свалились новые заботы: все чаще над Волгой стали появляться вражеские самолеты. Сперва они проплывали в небе на большой высоте. Потом, в середине лета, стали спускаться ниже, нагло охотиться за беззащитными пароходами, катерами, лодками. Пришлось промер глубин делать ранними утрами или вечерами, так как в эти часы самолеты не осмеливались углубляться в тылы наших войск.

Как-то на рассвете Андрей Николаевич и Прасковья Максимовна возвращались на пост. Они только что сопроводили шедший вниз пароход, который спешил к восходу солнца доплыть до укрытия.

Прасковья Максимовна неторопливо гребла. Андрей Николаевич сидел на корме, прижимая локтем кормовое весло. Руки и все тело ныли от усталости. Незаметно для себя он прикрыл веки, опустил голову на грудь. Прасковья Максимовна пристально смотрела на мужа, и сердце сжалось от жалости. Трудно в нем было узнать прежнего Андрея Николаевича, жизнерадостного, полного энергии и не по летам здорового. Теперь обросшие серой щетиной щеки ввалились. Под глубоко запавшими глазами образовались обвисшие складки морщин.

— Гляди, на кого ты стал похож, — покачала головой Прасковья Максимовна, когда лодка уткнулась в песчаный обрывчик и Блинков поднял голову. — Отдохнул бы хоть нынче.

— Успею, отдохну, — махнул рукой Андрей Николаевич. — Скорее присылай Виктора, нечего терять время. До солнца должны управиться.

Настаивать было бесполезно…

Прасковья Максимовна тяжело вздохнула, пошла в гору. Андрей Николаевич склонился над бортом лодки, зачерпнул ладонью холодную воду и стал промывать слипающиеся глаза. Вскоре прибежал Виктор. Он сел за весла, и лодка снова отплыла от берега. На повороте фарватера она замедлила ход, и Блинков опустил в воду полосатый шест.

— Прямо… чуть левее, — повторял он, то поднимая, то опуская вглубь наметку.

День продолжал разгораться. Над синеющим вдали лесом всплывало солнце. Искрились омытые росой листья деревьев. Серебристыми бликами играла плавно бежавшая к Каспию вода. Таинственная тишина стояла кругом. Ее нарушали лишь неторопливые удары весел. Любил Андрей Николаевич в такой тихий утренний час блуждать по фарватеру, встречать и долгим радостным взглядом провожать проплывающие мимо караваны.

Но в это утро ничто не радовало бакенщика. Тупая ноющая боль какой уже день сдавливала сердце. Он то и дело с подозрением поглядывал на выплывающее из-за леса солнце. И только огненный шар успел отделиться от макушек деревьев, Андрей Николаевич положил в лодку наметку, показал рукой на берег. Вдруг тишину нарушил едва уловимый ухом рокот мотора. Рокот этот быстро нарастал. И пока Андрей Николаевич смог различить, к какому самолету гул относится — к нашему или фашистскому, — самолет отчетливо стал виден в прозрачном невысоком небе.

— Вон он, вражеский! — воскликнул Виктор и быстро заработал веслами.