Вольфганг Амадей. Моцарт - [124]

   — Всё тщетно! Наша опера провалилась!

   — Потише, потише, дражайший брат мой и компаньон, — отвечает тот. — Погоди-ка. Я моих венцев знаю. Они просто удивлены, что им вместо крепкого вина предложили новомодное шампанское. Ничего, они войдут во вкус этого напитка.

Моцарт, только что бывший почти в отчаянии, весело смеётся шутке неисправимого весельчака компаньона. А тот подзывает юношу из свиты Зарастро и велит ему налить в бокалы всем стоящим вокруг искрящееся вино, уносящее печали, поднимает свой бокал и обращается к Моцарту:

— Долой все сомнения, о любимец Госпожи Музыки! Пью за то, чтобы ты с блеском провёл второй акт. На всякий случай, Хепнеберг, ты должен быть готов его заменить, — шепчет он капельмейстеру, пока композитор осушает свой бокал. И потом, обращаясь к другим, продолжает: — Пейте, дорогие дети мои. Зарастро, Памина, Тамино! И ты тоже, распутник Моностатос! Вы хорошо делаете ваше дело. Делайте его во втором акте ещё лучше! И ты, гордая Царица ночи, освежись водой из своего божественного источника и так спой им «Арию мести», чтобы у почтеннейшей публики мурашки по коже побежали!

Шиканедер оказывается прав. Во втором акте зрители уже куда восприимчивее, они следят за происходящим на сцене широко раскрытыми глазами, превратясь в слух; даже зрители галёрки отдают себе отчёт, что здесь им показывают то, чего они никогда прежде не видели и не слышали. И когда с шелестом опустился занавес, после некоторого, подозрительного поначалу молчания раздались рукоплескания публики, причём это был не безотчётный взрыв эмоций, а продолжительные, сдержанные аплодисменты, вызванные почтительным восторгом и приподнятым настроением. «Моцарт! Моцарт!» — доносилось из партера и лож. Но композитора нигде нет. Наконец его нашли в укромном уголке за сценой, и Зарастро с Папагено силой выводят хрупкого маэстро в голубом фраке на сцену. Его встречают овацией.

Вечером следующего дня, когда он снова дирижирует своей оперой, поддержка публики ещё сильнее, и она растёт от спектакля к спектаклю.

Любопытно читать трогательные письма, которые посылает Моцарт своей жене, уехавшей вскоре после премьеры с младшим сыном. В них композитор описывает успех оперы. То его радует, что постоянно проданы все билеты и что всякий раз опера вызывает тихую овацию, в этом ему видится доброе предзнаменование; то он сообщает Констанце, что завтра вечером поедет в театр вместе с тёщей. «Мама скажет, наверное: я смотрела оперу, а не: я слушала оперу». То он берёт с собой семилетнего сына Карла и живописует, какое удовольствие доставил этим мальчику.

Естественно, радость, дарованная ему успехом «Волшебной флейты», весьма способствует улучшению его здоровья. Случаются дни, когда он просто переполнен энергией, и тогда он вновь принимается за «Реквием». Но неожиданно болезнь набрасывается на него с новой силой. Констанца, недавно возвратившаяся с вод, подходит однажды утром к его постели, чтобы разбудить, и с ужасом глядит на его мертвенно-бледное лицо. Взгляд у Моцарта отсутствующий, на лбу холодный пот. Поднявшись ранним утром, он потерял сознание.

   — Думаю, сегодня мне не стоит вставать с постели, — говорит он. — Устал я смертельно. Может быть, меня отравили.

   — Но кто, кто мог тебя отравить, муженёк мой? — спрашивает она в испуге.

   — Откуда мне знать? У меня много врагов: Сальери, Мартини, Венцель, Мюллер... они не простили мне моего успеха.

Сейчас Констанце кажется, будто он бредит. Она велит позвать доктора Клоссета. Тот даёт больному успокаивающее, и Моцарт засыпает. Придя в себя после долгого сна, он чувствует себя окрепшим и требует принести партитуру «Реквиема». Констанца возражает: врач предписал полный покой.

   — Я должен, должен его закончить... я пишу его для себя самого... и ни для кого другого... Час пробил... у меня совсем мало времени...

Констанца рыдает. Наступают тяжёлые дни. То он по несколько часов лежит совсем без сил, то как будто приходит в себя и тогда непременно требует принести ему ноты «Реквиема». Доктор Клоссет приходит ежедневно, пробует различные лекарства, не установив для себя окончательно диагноза болезни. Не в порядке лёгкие, почки, почти все внутренности, и только сердце бьётся нормально. Констанца не знает, что делать. Иногда после разговора с мужем ей кажется, будто он на пути к выздоровлению, а потом, чаще всего по вечерам, его состояние настолько ухудшается, что она по ночам в страхе ждёт его смерти. Её сестра Софи в эти тяжёлые дни во всём ей помощь и опора. Она трогательно ухаживает за больным, и каждый раз при виде Софи лицо Моцарта светлеет, ибо она, по его словам, «сметает привкус смерти с его языка». Когда доктор Клоссет видит, что состояние здоровья пациента не улучшается, он приглашает на консилиум доктора Саллабу, и оба они ставят диагноз «перемежающаяся лихорадка», признавая в то же время, что их врачебное искусство не в состоянии помочь ослабевшему организму.

Вот так, в надеждах и тревогах, проходят первые дни декабря, причём ни разу за это время больной сознания не терял. Ближайшие друзья навещают его, ведут с ним недолгие беседы. Каждая приятная новость, например, что «Волшебная флейта» по-прежнему делает полные сборы, доставляет ему несомненное удовольствие. Однажды вечером он сидит в постели с часами в руках, мысленно следя за ходом оперы, коротко обозначая жестом руки, какая в это время идёт сцена. Обращаясь к сидящему рядом второму дирижёру театра, говорит: