Волчья ягода - [3]

Увы, Зорка переросла Дину еще в конце шестого класса. Чем дала лишний повод для упреков мамы: «Девушка должна быть миниатюрной и изящной. А ты — долговязая и тощая, как лошадь. Ужасно!»

Зорка даже пыталась поменьше есть. Отощала еще больше. Но, увы — расти не перестала.

Мамины подруги и знакомые в один голос восхищались именно Диной. В раннем детстве Зора и сама восхищалась. Белокуро-золотистыми (как у мамы) волосами, потрясающе-зелеными (как у мамы!) глазами.

Еще бы — если сама Зорка не в мать, не в отца, а в проезжего молодца. Про дурной характер вообще умолчим. О нем Зорка наслушалась с детства. И не могла определить лишь одно — он у нее с рождения или с момента зачатия.

К тому же, натуральные блондинки — штучный товар. А брюнеток — пруд пруди. А уж если твои глаза меняют цвет в зависимости от настроения… «Хамелеон…» — морщилась мама.

Тоже наверняка папа наградил. И где он сейчас шляется? Кого чем награждает?

Да, красота Дины — достойна восхищения. В отличие от ума. Лет с десяти Зорка начала считать сестру попросту недоразвитой. Дина способна думать лишь о себе, своей неотразимости, шикарной внешности. Искренне считая, что за это окружающие должны подарить ей как можно больше. И столь же искренне изумляясь, если этого не происходит.

Учеба Дины давно полетела бы в тартарары. Если бы вечерами сестричка не начинала одну и ту же песню:

— Ну, Никитушка, ну помоги! Ты же уже всё решил, да? Ну, Зоренька, ну попроси его…

Или:

— Ну, напиши сочинение! Ты же это уже читала.

Читала. Куда денешься, если мама попросила? Ей же не объяснишь, что не обязана учиться за сестру. И в девятом классе писать сочинения за одиннадцатый. Должна же быть от «ботанички» какая-то польза.

В любое другое время ни «Зоренька», ни «Никитушка» для Дины не существовали. Существовали «мальчики» на «тачках» — дети местных «куркулей» и начальства.

Просыпаться в три часа ночи, чтобы впустить сестру, стало нормой жизни. Ключ у Динки был, но в том виде, в каком она являлась, — воспользоваться им не могла. Говорить с ней было столь же бесполезно, как и жаловаться маме. Последнее Зорка и не пыталась.

А мама, обрадовавшись, что дети подросли, воспарила на крыльях «уходящей» молодости. И сама появлялась дома с двух дней на третий. И не то, чтобы сильно надолго.

Зора быстро навострилась расписываться в дневниках — своем и Женьки. А с остальным привыкла справляться и раньше. Все-таки иногда полезно быть неизбалованной. На деле, а не на словах. Вслух-то избалованность Зорки, которой «слишком много позволяют», — мамина любимая тема.

Да и без пустопорожних задушевных разговоров дел хватало. К примеру, готовка и уборка. И попытки воспитания Женьки — жуткой смеси вундеркинда с трудным подростком. Для которого сестра когда авторитет, а когда и — по настроению.

2

Выпускной не обещал ничего выдающегося. Просто Дина и Никита закончили одиннадцатый класс, а Зорка — девятый.

Поступать в университет Дина воспарила на крыльях маминых похвал и ее же надежд. И провалилась с треском — ее более чем средненькие баллы не впечатлили никого. Несмотря на всех нанятых репетиторов — раскошелился очередной мамин бойфренд.

Порыдав вволю и посетовав на злобных преподов, предвзятую комиссию (все они там взяточники!) и несправедливость жизни, мама взяла устрашающих размеров кредит. И пристроила дочь в один из лучших колледжей Питера… в платную группу на бухгалтера. После чего заявила, что раз так — никаких денег Никите никто уже не вышлет (учиться должен тот, у кого мозгов больше). Или пусть живет на стипендию (аж целая тысяча с хвостиком рублей!) — как в советские времена. Тогда ведь жили — чем он теперь лучше?

Никите пришлось забрать документы из техникума, вернуться домой и поступить в местное ПТУ на тракториста.

Он в очередной раз выслушал привычное, что второгодник и неудачник. И вообще — должен быть благодарен, что рос не в детдоме, а в приличной семье. А то некоторым вообще светил интернат для слаборазвитых. Или колония — с его-то характером. И это, кстати, и сейчас актуально — вот вызовет мама сейчас милицию и заявит, что он ее обворовал.

В следующие минуты Зорка уже летела вдогонку за хлопнувшим дверью Никитой — по знакомой до последнего буерака, яростно-светлой улице. Белая ночь освещала весело орущую пьяную компанию на лавочке, обжимающуюся парочку — на другой, неизвестно чьих детей-младшеклассников — всё еще играющих во дворе в догонялки. А Никиты — не было.

Нашла его Зорка через два дома — на веранде детского сада. Парень рыдал, уткнувшись лицом в столб. И не услышал, как подруга неслышно подошла сзади.

— Никита… — ее рука неловко легла ему на плечо. — Никит, ты не слушай ее…

— Отстань! — глухо проговорил он.

Но рыдать — прекратил. Только плечи напряглись — ждет, когда Зорка уберется куда-нибудь.

— Никита, помнишь, как ты мне когда-то говорил, помнишь? Я тебя еще спрашивала, почему нас никто не любит? А ты ответил: «А разве они умеют любить?» Я тогда еще Грина не читала и решила: это ты сам придумал. А еще ты сказал: «Неважно, что они думают, и неважно, что о нас говорят. Главное — мы сами любим друг друга!» Помнишь?