Волчья шкура - [18]

А там что, впереди? Метрах в десяти, слева, земля осела небольшой ступенькой, обнажив известняковую породу. С перекрестка не увидеть. Да и с той стороны, куда он направляется, не заметно, слишком далеко. Анчар огляделся и в три прыжка оказался на гряде. Так и есть, провал. Узкая щель, примерно полметра на метр. Много историй ходит о не замеченных вовремя провалах…

Нагнулся, попытался рассмотреть, что в глубине. Пустота. Лег на живот, сунув голову в щель. Солнце было почти в зените, и его прямые лучи освещали открывшееся взгляду помещение. Глаза быстро привыкли к темноте: довольно большая, округлой формы комната; насколько можно судить, потолок сферический. Провал пришелся на высшую его точку, где толщина известняка не больше тридцати сантиметров. И он, Анчар, давит на эти сантиметры всем своим весом. Как бы не ухнуть вниз в самый интересный момент… Прямо под ним, в тени головы, — высеченный из известняка куб или, возможно, пьедестал, так как на нем стоит… а вот, что стоит, не разглядеть.

Понятно, Йоси его ждать не будет, уедет минут через десять, может, посигналит для вида. Археологи приедут через час или раньше. От Иерусалима до места чуть больше часа езды в это время дня, а они уже выехали, времени им дается в обрез. Решай, Анчар!

В момент решил и рванул назад, к перекрестку. Там, среди мусора, он видел обрезки арматуры, большие картонные коробки. Что-то можно будет приспособить под лопатку.

Через двадцать минут щель была тщательно замаскирована, даже дерн настелил, как учили.

*****

Странная жизнь продолжалась. Стало понятно, что она окончательно разделилась надвое. Как поминальная стопочка, что раскололась на две половинки, и не собрать, не склеить.

Для людей и на людях все просто, как у всех.

Радость, радость и счастье — сыночек Мишенька, крепыш, умница, красавчик. Петровна не налюбуется, с рук «внучка» не спускает, каждый день Господа благодарит за нежданный подарок.

— Вот, солнышко, оформит мамочка квартиру, и сменяем мы ее и мою «однушку» на хоромы, чтобы манюне было светло и просторно, а потом пойдем мы в школу, мамочка нам костюмчик сошьет, как у принца, а бабуля портфель купит самый лучший и положит туда всякого добра: и ручек, и карандашиков в пенальчике, и тетрадок нарядных. Чтоб у нас на уроке всего в достатке было… а букет у нас будет — ух, какой букетище! И подарим мы его нашей учительнице, самой лучшей на свете. На бабушку Раду похожей…

А Мишенька-солнышко нежится у бабули на ручках, глазенками голубыми поводит, слюнка прозрачная — к ранним зубкам — стекает с тугой красной губки на подбородочек снежной белизны.

А если в гостях пеленочки обмочит, Петровна Ирочке и привстать не даст.

— Сиди, сиди, деточка. Отдыхай, тебе и так достается. По всему балкону паруса развешаны, богатырь растет! Ночами-то дает поспать?

— Дает, Петровна, такой спокойный мальчик. Разок за ночь встану одеяльце поправить, и сухой до утра, да, Мишенька?

Сидит Ира на кухне у Петровны, отдыхает и страшно ей: скоро домой. Постоит у закрытой двери, сколько выдержит, и вперед, как в омут…

Перед визитами Елены Александровны Ира быстренько наводила порядок: разбрасывала по дивану игрушки, выравнивала в рядок бутылочки с сосками, пеленала Мишу и устраивала его в манеже. А уж за тем, чтобы на балконе всегда развевались «паруса», следила особо: каждое утро полоскала в тазу чистые пеленки и развешивала их уголок к уголку. Потом их сменили ряды ползунков.

Елена Александровна проведывала их часто: сначала каждую неделю забегала при любой возможности, теперь реже, два-три раза в месяц — и всегда с подарками. Ирочке она дарила что-нибудь из косметики дорогущей, красивое белье, на которое никаких денег не хватит, книги. Однажды принесла две низки туалетной бумаги, в другой раз — стопку полотенец, от огромной простыни до маленькой, в две ладони, салфеточки. Мишеньку, крестника, завалила игрушками, одежками, книжками на каждый день и «на вырост».

— Ой, Елена Александровна, избаловали вы нас. Скажи, Мишенька, спасибо! Давайте я вам что-нибудь сошью! Как же благодарить вас?

— Ничего, Ирочка, сочтемся на том свете угольками, — а сама с Мишеньки глаз не сводит. Каждую складочку, каждый ноготок проверит. Локоны белого золота сквозь пальцы пропустит, все тельце прогладит, простучит до самых пяточек, а пяточки пощекочет. И расспрашивает до мельчайших подробностей: как кушает, как спит, покакал ли и сколько раз…

В конце осмотра в глазки Мишеньке глубоко-глубоко заглянет, замрет на несколько минут, вздохнет и улыбнется:

— Все в порядке, Ирочка, даже лучше, чем в порядке. Чудесный у тебя сынок, крепкий, здоровый. Все хорошо. Наливай чаек, что-то устала я.

И как будто не Ирочку, а себя успокоила до следующего раза. Никак не могла себе простить, что не обратила вовремя внимания на таблетки, которые принимала Ирочка до визита к ней. Пока, к счастью, нет никаких проблем с малышом, а там, кто знает! Поживем — увидим…

А Ира и так знает, что все в порядке, пока они с Мишенькой на людях, пока Елена Александровна чай пьет. Кивает ей Ирочка, улыбается, Мишеньку легонько покачивает и думает о том, что вот закроет за крестной дверь, постоит в прихожей — рука на замке — сколько сможет, и назад, в тихую, пустую комнату.