Волчий хутор - [16]

— Да, если узнают, нас все равно за это не вздернут — отпарировал Хлысту Дрыка. Хлыст взял его за грудки шинели.

— Возьмут и вздернут еще, как вздернут, идиот! Мы и так летчика не отследили, а он должен был к берегу вылезти. Да еще и старосту ухлопали!

— Но, дак, это ты его ухлопал — спокойно не думая, отозвался Прыщ.

Хлыст подскочил к Прыщу — Придурок! Только скажи это оберу, я тебя самого грохну! Понял! Он теперь за грудки держал Прыща — Свою Любку больше не увидишь, дерьмо!

— Понял! Понял! — напугано с дрожью в голосе произнес Прыщ — Так бы сразу и сказал!

— А как говорил! — снова сказал, отпустив Прыща, произнес в бешенстве Хлыст — Мне вам болванам все разъяснять только время зря тратить! Как сказал, так и говорим! Полицаи покачали одобрительно головой и разошлись по деревне. Их никто этой ночью не видел. Вся деревня спала. Спали все немцы и каждый селянина в Снежницах дом. Не спала только в амбаре на краю деревни Варвара Семина. Вместе с Пелагеей Зиминой. Они сидели на старом, почти истлевшем амбарном сене. И им было в эту ночь не до сна. Они тяжело вздыхали всю ночь и смотрели в узкое зарешеченное металлическими толстыми прутьями амбарное окно на черное в звездах небо. Там сидела парочки белых голубей и нежно прижавшись друг к другу, что-то на своем голубином ворковала. Прибежала с деревни Симка. От своей матери и родственницы. Она принесла им немного еды на ночь, чтобы как-то хоть помочь им с детьми в этом амбаре не умереть с голоду до утра. Она долго крутилась у амбара, упрашивая охранявших амбар двух немцев. И они, все-таки разрешили девчонке передать двум пленным женщинам с детьми небольшой мешок вареной картошки. Это все, что было в руках у Симки.

Немного молока и черствого уже хлеба. Немцы посмотрели на нешикарные деревенские военные харчи. И поморщившись, толкнули Симку к дверям амбара и впустили внутрь.

— Я тут вам принесла поесть, тетя Варя — Симка произнесла и сунула ей мешок с картошкой и молоко в деревенской небольшой узкогорлой крынке.

— Что там немцы делают на деревне? — спросила Варвара у Симки.

— Ничего, тетя Варвара. Спят гниды, и сны, видимо херманские видят — ответила Симка.

— Что с вами завтра сделают, тетя Пелагея — спросила Симка. Она посмотрела на маленьких их детей и расплакалась.

— Их то, за, что?! В чем они виноваты?! — произнесла Симка.

— Ни за что, Симочка. Ни за что — ответила ей Варвара — За то, что их мамки с партизанами якшаются. Она прижала к себе малолетнюю деревенскую девчонку.

— Симочка иди домой — она ей произнесла — Не стой тут. Что будет завтра, то и будет. Ничего уже не поделать. Симка попрощавшись со слезами, выскочила за дверь амбара под свист немцев охранников. Побежала бегом в деревню. Было темно и надо было быть уже дома. А Варвара подошла к захлопнувшимся, вновь руками немцев охранников перед ней воротам амбара. Она посмотрела в щель дверей. В спину убегающей от амбара, в ночной темноте Симки Пелагиной. Сейчас стало как-то необычайно тихо. Как раз по ночному. Только трещали в ночи сверчки. Пока они сидели под замком в этом колхозном амбаре Варвара слышала как немцы вытаскивали сбитый Мессершмитт Шенкера из бурьяна.

И грузили на платформу зацепленную на танк Т-III. И увозили из деревни. Она также слышала, как немцы, вели окапывание своих танков, готовясь к предстоящей атаке на Снежницы. Было вообще, очень много беготни по всей деревне и шуму. А сейчас стало тихо. Даже стало, куда более, страшнее, чем было. Еще этой дикий страшный волчий вой с района болот. Он перепугал всех их детей рядом с ними. Они прижались к обеим матерям. Сейчас Варвара Семина, как и Пелагея Зимина, думали о своих детях. Что будет завтра?! Завтра их показательно, наверное, при всех селянах расстреляют или повесят. Всех, наверное, даже их детей! Две сельские давнишние с детства подруги, прижав к себе своих детей, лежали в сене амбара. И думали о том, что их ждет завтра.

* * *

Хлыст, расставшись наскоро со своими подельниками по их совместно полицейской службе, пошел быстро в комендатуру. Он там и жил все это последнее время. В отличие от остальных, он предпочитал жить здесь под дулами охраняющих комендатуру автоматчиков. Если тот же Прыщ жил с сельской местной бабой этой Любавой Дрониной, Дрыка, тот, где придется. Иногда по сеновалам разных домов. Ныне пропавший Жаба в доме своей почившей матери, то Хлыст предпочитал все же старую сельскую оккупированную немцами школу. Он добазарился об житие в ней с оберполковником Гюнтером Когелем.

И тот, вроде как, ему разрешил обитать по ночам в этой комендатуре.

С условием конечно и на доверии. Что Хлыст будет нести внутреннюю ночную охрану комендатуры. Теперь он ухлопал старосту деревни. И наверняка, его жена завтра прибежит сюда выяснять, где ее благоверный муж Серафим Кожуба.

Начнет, может, на Хлыста жалобы катать. Они с ним давно не дружили.

Часто до рукоприкладства даже ссорились. Да, и она его недолюбливала больше, чем других полицаев, как и многие в этой деревне. Они все за глаза говорили про него, что он откровенное дерьмо не лучше Жабы. И это было так. Только он кроме прочего, еще был командиром жандармского полицейского их отряда на этой деревне. И вообще надо было быть рядом с Когелем, так на всякий случай проинструктировать его о случившемся, ранее других, как они все договорились. И если, что свалить на кого-нибудь, из своих, чтобы спасти в первую очередь свою задницу от немецкого взыскания. Хлыст, подойдя в темноте к унтерофицеру который нес сегодня ночью охрану в школе, поздоровался с ним. И, получив разрешение, и обменявшись с немцем папироской, вошел в комендатуру. Немец, поморщившись, посмотрел ему в след и что-то сказав на немецком, своим двум охранникам с автоматами коллегам по службе отвернулся от Хлыста.