Волчий хутор - [12]

Этот просил о пощаде и тонул в болоте. Но его ей было совершенно не жалко. Она чувствовала, что он злой. Злой и очень плохой человек.

Она его и убила и съела, когда была волком. И его ей совершенно было не жалко. И эти такие же тоже ждут, наверное, этого. Ждут своей гибели у края ее болот. Они сидели и смотрели на ее болото и думали, наверное, что их в высокой траве не видно. Напрасно они так думали. Она их видела всех.

Она чувствовала их зло. Они хотели зла ее миру. И она это инстинктивно чувствовала. Она их чувствовала. И чувствовала то, кто они были. И что хотели. Она поняла то, что им было нужно. Им нужен был он. Тот, кто лежал на ее болоте. Тот упавший с неба человек, что лежал недалеко от ее хутора на болотном островке. Она положила девичьи молодые руки поверх прутьев плетня. И еще посмотрев в сторону леса, повернулась в темноте, сверкнув желтизной волчьих глаз. Пошла плавно, и не спеша в один из своих на болотном хуторе домов.

Засада у болота

Серафим Кожуба, заперев своего блуждающего по всей деревенской округе нагулявшегося без присмотра борова Борьку в сарае, с полицаями сидел на краю заросшего высокой травою лесного болота.

Дальше дороги не было. На часах было двенадцать. Но в Снежницах работа по обороне деревни все еще не прекращалась. Было слышен лязг гусениц от множества гусеничных машин и танков. Это немцы зарывали в землю за огородами свою материальную боевую часть. Пели звонко на краю болота ночные сверчки. Они заглушали любые ночные шорохи вокруг, и мешали слушать, да еще эти звуки из деревни и звук танков и машин.

— Когда они только кончат это делать! — возмутился Серафим Кожуба.

— Ни черта ничего со стороны болот не слышно!

— Ты должен знать как староста, Серафим — ему ответил полицай Хлыст — Немцы кропотливые по происхождению трудяги. Че в комендатуре Когель тебя не просветил на счет немецкого трудолюбия. Серафим промолчал и ничего не ответил на едкое замечание Хлыста.

Он помнил, когда пришли в деревню фрицы, эта мразь из пришлых, сразу пригрелась у новой на селе власти. Он тогда мало кого-то и знал.

Отсиживался где-то до прихода немцев как все они полицаи. Это ему местному и раскулаченному в прошлом Советской властью кулаку пришлось доказывать лояльность свою немецкому оберполковнику и преданность, через предательство всех кого Кожуба считал нужным сдать фашистам. Ему, вот так как им запросто немцы шнапс не наливали, и он это помнил и презирал сам теперешних своих по предательству подельников. Становилось совсем темно. Здесь у края болота было холодно, и полно комаров да мошки. Они, буквально заедали местных деревенских полицаев. Они знали тоже своих врагов и ели их не жалея. Серафим Кожуба был умнее и хитрее остальных. Он нацепил накомарник, а этих троих комары с мошкой, просто заедали буквально насмерть. Они еле отмахивались от надоедливых и кровососущих болотных насекомых. Их черные шинели полицаев не спасали от этого болотного гнуса.

— Да ты, папаша шухера на селе навел — выпалил Дрыка.

— Ну, да — продолжил за него Прыщ — Немцам теперь тут не до смеха! — он рассмеялся — Вон как очконули и роют землю под своими танками.

— А ну, заткнись! — прикрикнул на него Хлыст — Весело им! Нам летчика этого поймать надо! А то, чем будем получать доверие! Вон Серафим сдал своего партизана брата да этих двух баб и порядок!

— Слышь, Хлыст — полушепотом ему сказал Прыщ — Слышь, а немец тот летчик, он откуда тут к нам тоже упал?

— С неба тугодум! — огрызнулся на Прыща Дрыка.

— Тебе то, какое до этого д ело? — огрызнулся Хлыст — У тебя есть твоя Любка Дронина, вот и думай о ней, пока можно.

— Да, так, просто интересно — ответил ему Прыщ — С какого аэродрома этот как его оберест Шенкер. Ишь, как немцы то своего поприветствовали. Даже шнапсу налили.

— Гляди-ка балбес, балбесом, а имя фрица летуна запомнил! — встрял в их разговор Кожуба — И о шнапсе помнит! Наверное, из-за шнапса и запомнил имя немца!

— Я те, че дурак совсем — возмутился Прыщ.

— Ладно, не обижайся, Прыщ на старого человека, все путем — полушепотом сказал Кожуба — Заскочишь после этой охоты ко мне в хату, я тебе самогонки налью. За чудесную память. Хлыст и Дрыка прыснули втихушку, над шуткой Кожубы. А Прыщ продолжал — Да, говорят его напарника тот, что в лесу русский крепко ощипал. Там же, где-то он должен лежать со своим Мессером.

— Ага — добавил Дрыка — Или порознь. Рука вон там, другая вон там, а ноги, вообще может быть в реке. Он головой показывал по сторонам и добавил — Я слышал, его самолет в куски разорвало взрывом. Полицаи заржали как кони, заглушая своим диким придурковатым хохотом звуки разголосившихся на краю волчьего болота ночных сверчков.

— Тихо, уроды! — скомандовал Хлыст и задал Серафиму Кожубе вопрос.

— Этот твой подопечный, Всеволод Артюхов то сбежал — сказал Хлыст — Сбежал со своим малолетним ублюдком сынишкой. В лес убежал к партизанам. Убежал вместе с рыбой. Надо было сдать его в комендатуру. Мы пришли за ними, их дома след простыл.

— Надо было их ловить у реки — сказал Кожуба Хлысту. Он смотрел в сторону болота и леса, сидя в бурьяне на болотной кочке.