Волчье солнце - [2]

И не догадаюсь, зачем

В густеющем воздухе резче

Над садом очертится шлем, –

И только в изгнанье поэта

Возникнет и ложе твое,

И в розы печального лета

Архангел струящий копье.

Июль

В небе – бездыханные виолы,

На цветах – запекшаяся кровь:

О, июль, тревожный и тяжелый,

Как моя молчащая любовь!

Кто раздавит согнутым коленом

Пламенную голову быка?

И, презрев меня, ты реешь тленом,

Тонким воздыханием песка –

В строго-многоярусные строи

Зноем опаляемых святых, –

И за малым облаком перо, и

Светлый враг в покровах золотых!

Аллея лир

И вновь – излюбленные латы

Излучены в густой сапфир –

В конце твоей аллеи, сжатой

Рядами узкогорлых лир…

И вновь – твои часы о небе

И вайи и пресветлый клир,

Предавшая единый жребий

И стебли лебединых лир…

И вновь – кипящий златом гравий

И в просинях дрожащий мир –

И ты восходишь к нежной славе

От задыхающихся лир!

Форли

За рубежом – теченье ясных лат:

Склонись в затон, живой одними нами…

Надолго ли мы включены в закат

И тонкими владеем именами?

Надолго ли? – О нет, окаменей,

Во мраморе зарозовей над миром

Плывущих слов и вероломных дней,

Опоена закатным эликсиром.

Ты улыбнулась – мы обручены

До первого жемчужного укола:

Разводы влаги – кольца тишины,

И облако – твоя романьуола…

Фосфены

Сентябрь

Александре Экстер

Воспоминанья стольких маев

(Мы жили маями!)

Кольцо твоих последних уст

(Не будет этих легких уст!)

Они уйдут с лица, растаяв

(Они уже почти растаяли!).

О, золото сентябрьских узд,

Неверных узд!

Предательский сентябрь! Нефритом

Волнуется мое окно,

И каменеет недопитым –

В стаканах – тяжкое вино…

И все настойчивей и пристальней

Мечи вина,

Тяжелые мечи вина,

И пристальней из-за окна

Встревоженные мачты пристаней.

– Ах, я должна…

– Останься, сжалься… –

Волна окна…

Волна нефритового вальса…

Унесена… унесена ты

Нефритовым вином окна…

Сентябрь проклятый!

Соседи

В сиреневом лете, в сиреневом дыме –

Я вижу! я вижу! – соседи

(В просвете прошедшая леди

Была в диадиме)

Возносят бокалы.

Но я ли, усталый

От этой расплаты,

Приму их увядшие крылья

И каждый горбатый

Язык воскового вина?

Я знаю, что каждая леди

Уже в диадиме;

Ей снится: в сиреневом дыме

Она возноситься должна.

И мне ли – сухие копытца

По лестнице? Мальчик глядится

В таблицу из меди,

Коричневый, широкоскулый,

В измятом венке бересклета:

Как плещется круглое пламя!

Как множатся трубные гулы

Иного, широкого лета!

Но никнут всё ниже крылами

Соседи – и только одна,

Высокая, в узкой одежде,

Рукой, удлинившейся в стебель,

Рукой, расцветающей в небе,

Возносит, как прежде, как прежде,

Бокал воскового вина!

Бык

Отбежали… Вышел чинно.

Жмешь мне руку, не любя:

Сколько розовых снежинок

На ладони у тебя!

Те четыре – словно крысы.

Вот и красный. Ждет с копьем.

Есть еще! Ну что же, высыпь…

Дальний запах раны пьем.

Это в шутку, иль опасно?

Замирают веера…

Он за красным! Он за красным!

Браво, браво, браво, бра…

А!..

Послания

Скорпионово рондо

Не вея ветром, в часе золотом

Родиться князем изумрудных рифов

Иль псалмопевцем, в чьем венке простом

Не роза – нет! – но перья мертвых грифов,

Еще трепещущие от истом.

Раздвинув куст, увидев за кустом

Недвижный рай и кончив труд сизифов,

Уснуть навеки, ни одним листом

Не вея…

О, мудрость ранняя в саду пустом!

О, ветр Гилеи, вдохновитель скифов!

О, веер каменный, о, тлен лекифов!

Забудусь ли, забуду ли о том,

Что говорю, безумный хризостом,

Неве я?

В.А. Вертер-Жуковой

Сонет-акростих

Ваш трубадур – крикун, ваш верный шут – повеса.

(Ах, пестрота измен – что пестрота колен!)

Ваш тигр, сломавши клеть, бежал в глубины леса,

Единственный ваш раб – арап – клянет свой плен.

Разуверения? – нашептыванья беса!

Тревожные крыла – и в лилиях явлен

Едва заметный крест… О узкая принцесса,

Разгневанная мной, вы золотей Малэн!

Желтели небеса и умолкали травы,

Утрело, может быть, впервые для меня,

Когда я увидал – о, свежие оправы

Очнувшихся дерев! о, златовестье дня! –

Ваш флорентийский плащ, летящий к небосклону,

Аграф трехлилийный и тонкую корону.

Матери

Сонет-акростих

Так строги вы к моей веселой славе,

Единственная! Разве Велиар,

Отвергший всех на Босховом конклаве,

Фуметой всуе увенчал мой дар?

Иль это страх, что новый Клавдий-Флавий,

Любитель Велиаровых тиар,

Иезавелью обречется лаве –

Испытаннейшей из загробных кар?

Люблю в преддверье первого Сезама

Играть в слова, их вероломный друг,

Всегда готовый к вам вернуться, мама,

Шагнуть назад, в недавний детский круг,

И вновь изведать чистого бальзама –

Целебной ласки ваших тихих рук.

Николаю Бурлюку

Сонет-акростих

Не тонким золотом Мирины

Изнежен дальний посох твой:

Кизил Геракла, волчий вой –

О, строй лесной! о, путь старинный!

Легка заря, и в лог звериный,

Апостольски шурша травой,

Юней, живей воды живой

Болотные восходят крины.

Усыновись, пришлец! Давно ль

Ручьиные тебе лилеи?

Лукавый моховой король,

Ютясь, поникнет в гоноболь,

Когда цветущий жезл Гилеи

Узнает северную боль…

Давиду Бурлюку

Сродни и скифу и ашантию,

Гилеец в модном котелке,

Свою тропическую мантию

Ты плещешь в сини, вдалеке.

Не полосатый это парус ли,

Плясавший некогда рябо,

Прорвавшись в мюнхенские заросли

На пьяном корабле Рембо?

Несомый по морю и по лесу

Четырехмерною рекой,

Не к третьему ль земному полюсу

Ты правишь легкою рукой?

Проплыл – и таешь в млечной темени,

Заклятья верные шепча:

Сквозь котелок встают на темени