Волчье поле - [14]

Благодаря бесовским обрядам роски обладают огромной силой. Вернувшиеся из-за Дирта торговцы, почтенные и богобоязненные люди, заслуживающие всяческого доверия, рассказывают, что вождь росков, достигая зрелости, должен вступить в связь с самкой медведя, которую после появления потомства убивает и пожирает вместе со своими воинами. Родившиеся от подобных союзов полулюди-полузвери обладают огромным ростом и сплошь покрыты шерстью, которую не может разрубить лучший меч. Они слабоумны, но подчиняются своим отцам и охраняют их с преданностью сторожевых собак. Они носят с собой вырытые из земли трупы, чтобы забрасывать ими своих врагов.

Благочестивые братья из ордена Длани Дающей и ордена Парапамейской звезды неоднократно предпринимали попытки открыть роскским племенам путь к вечному спасению, однако сперва природные дикость и злоба, а позднее — подстрекательство севастийских епископов обрекали сии благие начинания на неудачу. Так, в 1542 году от рождества Сына Господня на берегах Меги было разбито войско ордена Длани Дающей и пленен великий магистр его Вильгельм со множеством братьев. По прошествии трех лет рыцари нашего ордена, дабы избавить северные земли и их обитателей от севастийской ереси и языческой скверны, предприняли новый поход. Но благодаря несчастной случайности множество доблестных братьев, цвет ордена, погибли, провалившись под лед.

Гибель ста тридцати двух и пленение восьмидесяти девяти достойнейших и вернейших Господу и Сыну Его рыцарей превысило чашу терпения Господа Нашего. Множество всадников-варваров, ведомых императором Санаусом, пришли с востока. Города росков пали, а сами они были обращены в рабство в назидание погрязшей в гордыне Севастии.

Хроника ордена Парапамейской звезды

Глава 1

1

Хорошо, когда под копытами — торная дорога. Плохо, что не тебе одному, не одним лишь добрым людям она открыта.

Хорошо, когда под холмом — синева реки. Плохо, что по ней зимой, как широким трактом, доберутся в твой дом не одни лишь торговые гости.

Хорошо, когда враг — иноплеменен, иноязычен, иноверен. И хуже некуда, когда свои же по вере и крови перед ним стелются.

Торговый путь, некогда соединявший столицу княжества Тверенского с Господином Великим Невоградом, ныне продлили до самого Залесска — стараниями тороватого и хозяйственного князя Залесского и Яузского Гаврилы Богумиловича, в просторечии и за глаза именуемого еще «Болотичем». За склизскость и особо за мутность речей — и так повернет слово, и эдак, а что же сказать-то хотел, не понять. До того не понять, что «нет» вроде как и не ответишь, задумаешься, а потом глядь — Болотич из промедления твоего уже «да» слепил и другим преподнес. Так и с дорогой вышло. Теперь из Залесска, коему сейчас усердно пытаются прилепить прозвище «великого», стало ездить не в пример легче. Казалось бы, скачи да радуйся, а вот не выходит. Возвращаешься, словно из тины болотной вылезаешь, грязь с себя не смыв.

Так думал предзимним днем родовитый тверенский боярин Анексим Всеславич Обольянинов, возвращаясь из постылых гостей. Не один возвращался, не сам-друг — и отроки с господином ехали, и служки, и прочий люд. И сам бы обошелся без них боярин, воин бывалый — везде обошелся б, да только не в Залесске. Вот уж где не токмо по одежке встречают-провожают, но и исподнее последнего конюха за глаза обсудят — достоин ли холоп хозяина? И слово-то какое нашли мерзкое, у лехов позаимствовали…

Был Анексим Всеславич не стар и не молод — тридцать пять минуло, сорок еще не подкатило. Телом сух, жилист, худощав. Отроки его любили хвастать, что, мол, второго такого мечника в Тверени еще не случалось, но боярин только отмахивался с досадой. Дескать, честным железом от гадюки болотной да от псов степных не оборонишься. Умение железом размахивать, когда один на один, — славно, хорошо, достойно, да только один-то враг по нынешним временам не ходит…

Некогда, правда, звались предки Анексима Всеславича не боярами, а князьями, князьями Обольянинскими — до той поры, пока не пришла Орда.

…Маленький городок на самом краю Леса и Степи, где и княжий-то терем немногим краше обычной избы. Казалось, ну чего брать там насосавшимся роскской крови упырям, уползавшим мимо в свои степи? Воины при полоне, при добыче — зачем лезть хоть и не на высокие, а все ж стены, где и стрелу поймать можно?

Ан пришлось. Потому что в тихий Обольянин, оставшийся в стороне от первого, самого страшного удара, что смел с лица земли Резанск, Смолень, Святославль, — свезли уцелевшее зерно со всей округи, и не только своего княжества. И вот именно за ним, за хлебом, остервенело лезла на стены оголодавшая Орда — вырванные с мясом из ушей девичьи сережки да снятые с мертвых узорчатые пояса глодать не станешь.

Не одну, не две, не три даже — восемь седьмиц продержался городок. Многажды подступали под стены сладкоречивые бирючи, несли слово хана — «покориться — и никому никакого вреда!» — да только за стенами хватало тех, кому посчастливилось вырваться из горящих градов, где князья-бояре по первости верили ордынским посулам…

Обольянин не сдался. Славно взял ордынских жизней, щедро полил свои валы поганой кровью, но в конце концов тараны пробили бреши, в них ринулись визжащие, размахивающие саблями узкоглазые воины в войлочных шапках — и не стало города.