Вокзал - [12]

Все необходимые следственные действия по уголовному делу Сонькина были выполнены. Александр Михайлович вызвал обвиняемого.

- Считаю следствие по вашему делу, Павел Семенович, законченным, - объявил он и спросил: - Защитник вам нужен?

- Зачем? - махнул рукой Сонькин. - Не надо мне защитника. Все, что может сказать в суде защитник, я скажу сам. Не первый раз!

- Тогда знакомьтесь с материалами, - предложил Александр Михайлович, - читайте, как говорится, от корки до корки.

- Значит, все? - спросил Павел упавшим голосом.

- Читайте. Потом потолкуем.

- Да что тут читать! Я все читал уж!

- Нет, читайте. Чтоб потом никакого сомнения у вас не возникло. Чтоб уверенность у вас была полная. Читайте, читайте, это необходимо. Вы должны знать, что написано в вашем деле.

Сонькин понял и принялся читать. Читал так старательно, что вспотел даже. Но вот прочитана последняя страница.

- Все ли в деле понятно?

- Все понятно. Спасибо. Все, как полагается.

Составлен и подписан протокол об окончании предварительного следствия.

- И не увидимся больше, - поник головою Павел.

- Увидимся, - ободрил его Гвоздев.

Взгляд Сонькина засветился надеждой.

- Действовали вы правильно, - продолжил Александр Михайлович, - однако важно в дальнейшем не сорваться. Вы меня поняли, Павел Семенович?

- Какой разговор!

- Надеюсь, что вы найдете в себе достаточно сил и энергии, чтобы после отбытия наказания стать на правильный путь и начать жить по-новому.

- Я не обману вас.

- Вы себя, Павел Семенович, не обманите. Отбудете наказание, найдите меня. Я постараюсь помочь вам.

- Я приду, непременно приду, - волнуясь, сказал Сонькин, - куда я без вас?

- Желаю вам, Павел Семенович, поскорее вернуться на свободу. - Гвоздев встал и подошел к поднявшемуся Сонькину. - Простимся. Будьте здоровы. - И подал ему руку, которую тот оторопело и судорожно пожал.

Из следственного изолятора Гвоздев поехал в отдел, зашел к Шульгину, доложил о ходе расследования.

Подполковник молча выслушал, одобрительно кивнул, потом неожиданно сказал:

- Одного из наших следователей надо направить на курсы повышения квалификации. В Ленинград… - И, помолчав, добавил: - Александр Михайлович, не желаете ли побывать на берегах Невы?

- Нет, Данил Антонович, - отказался Гвоздев, - не могу. И без этого жена сбежала. Сами ж знаете… Взяла отпуск и уехала к сестре.

…Гвоздев сегодня устал. Придя домой, наскоро, по-холостяцки, поужинав, решил лечь спать.

Очень хотелось поскорее заснуть, и нужно было заснуть. Но сон не шел. Горькие, отравляющие душу мысли не отпускали, не давали покоя.

За стеной, у соседа, часы медленно, тягуче, как бы с неохотой, принялись отбивать удары - раз, два, три… и казалось, конца им не будет, этим ударам.

Двенадцать ночи. Надо бы уж давно спать. Утром вставать в половине седьмого.

Росло, закипало раздражение, переходящее в злость. Но на кого злиться? Лишь на себя, только на себя.

Вдруг с необыкновенной остротою он ощутил, как тоскливо и неуютно стало без жены в комнате. И ничего нельзя было поделать, и никто не мог прийти на помощь. Лишь она одна - Зина. Но ее не было.

«А что, если все эти ее наскоки на меня, - внезапно мелькнула где-то на заднем плане сознания темная подленькая мыслишка, - вызваны не тем, на что она ссылается, а другим…

Стало вдруг сразу жарко, как-то жутковато.

«Вздор, вздор!» - внушал он себе.

Александр Михайлович встал с постели, ставшей почему-то такой жесткой и неуютной, подошел к окну, открыл форточку. Жадно вдохнул ночной прохладный воздух. Подошел к книжному шкафу, взял том Гельвеция «Об уме», раскрыл наугад, прочитал:

«Страсти заводят нас в заблуждение, так как они сосредоточивают все наше внимание на одной стороне рассматриваемого предмета и не дают возможности исследовать его всесторонне».

Он поморщился, поставил книгу обратно.

Лег в кровать. Вспомнилось вчерашнее довольно странное сновидение.

Будто все искал он Зину, попадая то в лес, то в поле. Она пряталась от него и смеялась, а смех этот звучал недобро, издевательски. И вдруг он видит Зину, только она на другом склоне оврага, глубокого, с крутыми, почти обрывистыми откосами, а с ней кто-то стоит рядом. Гвоздев не выдержал, рванулся вперед и стал стремительно падать…

«Пригрезится же такое, - думал Александр Михайлович, заставляя себя успокоиться, - нарочно не придумаешь. Что бы все это могло значить?»

Вчерашней ночью, когда приснился этот неприятный сон, он решил, что это результат некоторого переутомления, из-за которого нарушилась деятельность сердца.

Сейчас же, невольно возвратившись к воспоминанию о сновидении, он, скорее подсознательно, стал искать подоплеку этого явления в сфере эмоциональной, как бы стремясь связать приснившееся с размолвкой, возникшей между ним и его женой Зиной. Он снова взял книгу, но читать не хотелось. Погасив свет, подошел к окну. Там в темном небе мягко и как бы успокаивающе мерцали звезды.

Александр Михайлович минуту-другую смотрел на звезды и, будто получив от них необходимый ему заряд, решительно направился к постели.

- Спать! - приказал он себе. - Все вздор, все пройдет, все утрясется! Спать!..

Дыбин решительно настаивал на том, чтобы Кандыба именно сейчас активизировал «деятельность». Расчет был двойной. Если Толик и его друзья, еще оставшиеся на свободе, не попадутся, то Тунгусу легче будет и он попробует выкрутиться. Во всяком случае - Кандыбу не выдаст. А если он Кандыбу не выдаст, то кто до него, Дыбина, дойдет? Каким путем? В другом случае, если сам Кандыба попадется, то ему, Дыбину, хуже тоже не станет. Тогда можно будет закрыть «лавочку». Кандыба не выдаст, это ему сто раз не выгодно, как, впрочем, и Тунгусу. Если они назовут его, то сразу все они превратятся в членов преступной группы и наказание им определят посерьезнее. К тому же еще надо доказать, что он, Дыбин, участвовал в преступлениях. И как же можно это доказать, если он в них не участвовал? Значит, и так и сяк он остается в стороне. Пока Канюков и Жиренков будут отбывать наказание, можно будет без каких-либо помех ликвидировать свое маленькое хозяйство и отбыть в неизвестном направлении. Как хорошо, что они ничего не знают о его связях с сестрой Марией и ее мужем. Да. Придумано все недурно.