Вокруг только лед - [19]

Работая на рейде станции Ленинградская, мы с Николаем Васильевичем Черепановым, отобрали у кромки припая полутораметровый керн льда, сформировавшегося почти целиком за счет конжеляционного ледообразования. На первый взгляд, загадок он не таил, если бы опытный взгляд Черепанова не отметил на фоне этого монотонного строения керна множество горизонтальных слоев, образованных мельчайшими воздушными включениями сферической формы диаметром порядка 0,1-0,2 мм. Мы не поленились и посчитали их. Оказалось, таких прослоек более сотни. Отошли от кромки припая в сторону берега и через 500 м взяли еще один керн, через 500 – еще. По строению все керны были идентичны, но если через первые 500 м слоистость просматривалась, хотя и менее отчетливо, то через 1 км она практически отсутствовала. Объяснение этой странности в строении льда перепадами температуры воздуха в период ледообразования не выдерживало никакой критики. Мы крутили керны и так и эдак, изготовили не один десяток шлифов, пытались постичь эту тайну, но, невзирая на огромнейший опыт Николая Васильевича, инструментального подтверждения ни одной из наших рабочих гипотез найти не смогли. Сошлись на том, что наиболее вероятной причиной слоистости является многократная, приблизительно одинакового происхождения микроизменчивость физико-химических и динамических особенностей водного режима на рейде станции. Например, так: прилив – отлив, вызывающий то появление вдоль кромки припая заприпайной полыньи, то ее исчезновение, и одновременно с этим циклическое изменение условий образования льда, которое проявляется по мере удаления от кромки все менее отчетливо.

Тогда, у Ленинградской, мы не раз смотрели на фотографии структуры льда в полном недоумении. Будучи новичком, по сравнению с Черепановым, в вопросах кристаллического строения льда, я иногда не понимал остановившегося взгляда своего старшего коллеги и учителя и его бормотания, в котором повторялась фраза: «Не может быть…» Так, например, мы встретили пространства многолетнего морского льда. Нам представилась возможность, пожалуй, впервые в истории советских исследований в Антарктике провести довольно подробное его изучение: определить и морфологические характеристики, и соленость, и механические свойства, и, конечно, кристаллическое строение. Причем припай был представлен мозаикой смерзшихся ледяных полей, разных по возрасту. У Николая Васильевича по опыту работы в Арктике уже была отработана методика определения возраста старых льдин по нарушениям в кристаллическом строении конжеляционного льда. Вооруженные бурами, лопатами, склянками для отбора проб, прессом для определения прочности, мы обосновались на участке многолетнего припая и стали вгрызаться в его недра. Сначала лопатами, на глубину снега, пробили шурф около полутора метров, затем пошли в ход кольцевые буры. Наращивая штангу за штангой, мы отобрали керн длиной более 5 м. Чем дальше мы углублялись вниз, тем все большее недоумение появлялось на лице Черепанова. Он буквально впивался глазами в каждый извлекаемый ледяной цилиндр, оглаживал его рукой, просматривал на просвет, подкладывал черную драпировку, но что-то было не так. По текстуре льда никаких признаков конжеляционного льда не было. Едва мы вернулись на судно, он, несмотря на усталость, начал спешно собираться в ледоисследовательский балок, где у нас был установлен станок для изготовления ледяных шлифов… Провозились мы до глубокой ночи. Но и тщательное изучение кристаллического строения льда не внесло ясности. Продолговатые кристаллы – волокна конжеляционного льда, типичные для арктического пака, здесь отсутствовали. Почти вся толща припая состояла из снежноводного неравномерно-зернистого льда. За исключением нижних горизонтов, где были прослойки смерзшихся элементов внутриводного льда, шуги и снежуры. Впоследствии, когда мы начали отбирать керны на участках многолетнего припая меньшей толщины, картина в общем-то оставалась такой же – конжеляционный лед отсутствовал. Формирование льда происходило целиком за счет выпадавшего снега, сверху. При этом нижние горизонты в период летнего прогрева стаивали, и после двух-трех годовых циклов намерзания – таяния льда исходный слой, та платформа, которая дала начало многолетнему припаю, полностью исчезала. Для определения возраста ледяного покрова, уже с учетом специфики его формирования, нужно было искать другие признаки. И Черепанов, провозившись день-другой со шлифами, нашел их, но, мне кажется, выражение озадаченности так и не покидало его лица, пока мы не закончили структурную съемку и последние шлифы не были увековечены на фотопленке. К концу рейса нам казалось, что мы всякого насмотрелись и нас ничем не удивишь. И вдруг при заходе на рейд Мирного опять какая-то явная несуразица. Там нас «загнал в угол» кусок льда айсберга, попавший под припай и вмерзший в морской лед. В итоге мы нашли верное объяснение, но на первых порах, вконец оторопевший, я только бормотал, глядя на керн: «Не может быть…»

Кристаллическое строение льда без специальной оптической аппаратуры не разглядишь. А вот необычный цвет его – красноватый, бурый, ржавых оттенков – поражает всякого впервые оказавшегося в южнополярных водах и взглянувшего на лед с борта судна. «Смотрите – коричневый лед!» – удивлению новичка нет предела. Тем более что коричнево-бурые прослойки льда и его темную бугристую нижнюю поверхность он видит не около берега, где лед может быть окрашен частицами каменной пыли, сметаемой со скал, а за много сот миль до него.