Вокруг Света 2010 № 12 (2843) - [25]

В апреле в Прибалтику были отправлены крупные силы с «большим нарядом» под командованием боярина князя Ивана Мстиславского и окольничего Алексея Адашева, тогдашнего, говоря современным языком, главы правительства. Он как раз выступал против большой войны с Ливонией,  и удаление его из Москвы было знаком царской немилости. Вскоре пришли победные вести: 2 августа на отдыхавший под крепостью Эрмес (Эргеме в Латвии) русский авангард князя Василия Барбашина-Шуйского наткнулись разведчики из отряда Филиппа фон Белля, ландмаршала ордена. С несколькими сотнями воинов Белль храбро атаковал намного превосходившее его по численности русское войско, но вскоре был окружен и разгромлен. На поле боя «немцы» оставили около 300 человек; среди пленных оказались сам ландмаршал и несколько орденских комтуров.

Этой битвой закончилась военная история Ливонского ордена — ни сил, ни желания воевать с Москвой рыцарство не имело. Теперь ливонцы рассчитывали только на крепостные стены и помощь соседей. Стены спасали не всегда. Четырехнедельная осада Феллина — резиденции магистров ордена — завершилась не штурмом, а бунтом требовавших платы наемных кнехтов. Тщетно «добрый старый магистр предлагал им в залог золотые и серебряные цепи, клейноды и драгоценности стоимостью вдвое против следуемого им жалованья, пока он будет в состоянии начеканить монету для уплаты им. Но эти канальи и изменники не согласились на предложение Фюрстенберга и заявили, что сдадут крепость московиту. Это они и сделали», —сообщал в своей хронике рижский бургомистр Франц Ниенштедт. Вслед за Феллином пали крепости Тарваст и Полчев (Оберпален, ныне Пылтсамаа в Эстонии). Помещики бежали в Ревель и Ригу, а орденские начальники и епископы спешно продавали свои владения. Наемники, не получая регулярно своей платы, грабили и жгли окрестные селения.

Взятому в плен старому магистру Вильгельму фон Фюрстенбергу торжествующий царь милостиво разрешил «очи свои видети», даровал ему прощение — »опалу свою ему отдал» —и отправил доживать век в маленький ярославский городок Любим. «В то время, когда Ливония пришла в жалкое состояние, — заканчивал ливонский хронист описание событий года,—многие земли, замки и города были разорены, все запасы в стране были истощены, число воинов и сановников крайне уменьшилось, и магистр (новый магистр Готгард Кетлер. —Прим. авт.) был слишком слаб, чтобы противиться такому сильному неприятелю, которому так благоприятствовало счастье в победах…» Разорив осенью 1560 года пригороды Ревеля, московские рати отошли на зимние квартиры. Казалось, завоевание Ливонии близко к завершению.

«Доброе старое время» в Ливонии

«После того как… Вальтер фон Плеттенберг (магистр Ливонского ордена в 1503 году. — Прим. ред.) одержал победу над московитами и заключил продолжительный мир, так что ливонцам на много лет нечего было бояться войны, тогда, чем дальше, тем больше изо дня в день как между правителями, так и подданными, стали распространяться большая само уверенность, праздность, тщеславие, пышность и хвастовство, сластолюбие, безмерное распутство и бесстыдство, так что нельзя вдоволь рассказать или описать всего. Некоторые орденские магистры, ради добрых праздных дней, впали в такой разврат, что стыдно о том и вспомнить. О их наложницах нечего и говорить, так как это не считалось у них стыдом: подержавши у себя наложницу некоторое время, они выдавали ее замуж, а себе брали другую новую. Точно так же бывало и у епископов и каноников... Что же касается до обыденной жизни и занятий орденских братьев, каноников и дворянства, то в те времена вся жизнь их проходила не в чем-либо другом, как в травле и охоте, в игре в кости и других играх, в катанье верхом и разъездах с одного пира на другой, с одних знатных крестин на другие... с одной ярмарки на другую. И очень мало можно было найти людей, годных для службы где-либо вне Ливонии при королевских или княжеских дворах, или на войне».

Ливонская ловушка

Поместная система возникла на рубеже XV–XVI столетий потому, что позволяла содержать дворянскую конницу, лихую и неприхотливую. Рост поместного войска, в свою очередь, способствовал формированию жесткой, милитаризованной политической системы Московского государства. Для ее функционирования постоянно требовались освоенные и заселенные крестьянами земли для поместных раздач. Их нехватка заставляла Москву вести внешние войны. Экспансионистские  устремления тогдашнего служилого класса точно обрисовал в челобитной Ивану IV дворянин Иван Пересветов. Он недоумевает, имея в виду «подрайское» Казанское царство, отчего «великий сильный царь долго терпит под пазухой такую землицу и кручину от нее велику принимает; хотя бы таковая землица угодная и в дружбе была, ино было ей не мочно терпети за такое угодие». Царь и не стал «терпеть за пазухой такую землицу» — в 1556 году завершилась большая война на востоке. Были сокрушены Казанское и Астраханское ханства, Волга стала великой русской рекой, а хан далекой Сибири Едигер признал себя вассалом московского государя.

Ливония на западной границе Московского княжества представляла собой рыхлую средневековую конфедерацию, состоявшую из военно-духовного Ливонского ордена, владений архиепископа рижского, епископов дерптского, эзельского и курляндского и богатых портовых городов, главным из которых была Рига. Слабая в военном отношении Ливония казалась московскому государю вполне подходящим объектом для подведения под его «высокую руку». Некогда воинственные рыцари утратили боевой пыл, в вассалы ордена стали принимать бюргеров, больше думавших о своих трактирах и пивоварнях, чем о военных подвигах, а купцы в прибалтийских городах заботились исключительно о процветании весьма прибыльной транзитной торговли.