Вокруг Света 2009 № 07 (2826) - [16]

Романс о священном безумии

Хорхе Луис Борхес, знавший толк в кихотизме, был уверен, что три страницы этого приключения есть своего рода эмоциональный пик всего тысячестраничного сочинения, краткое изложение евангелического послания рыцаря миру. Здесь герой Сервантеса вступил в сообщество благородных призраков — собственных, испанского народа и европейской мифологии. Там же, в пещере Монтесиноса (читайте Монте дель Сино — на «горе Судьбы»), дошел он до истинного логического конца своего бескомпромиссного Пути. И на свой лад причастился святых тайн: в весьма ироническом ключе (в духе романа) постиг простой смысл своих «бредней», а лучше сказать мистерий, являющих суть основополагающих понятий бытия — добра, зла, любви, справедливости…

У меня нет возможности подробно описывать удивительные символические события, случившиеся на дне. Напомню только, что там он встретил и свою Дульсинею — заколдованной, но узнаваемой (и принцессой, и Альдонсой, которой нужны взаймы шесть реалов, в одном лице), и многих других «гостей» волшебника Мерлина. Все они убеждены, что именно Дон Кихот сможет расколдовать их, ведь это он возродил из забвения орден добра и справедливости.

Кстати, удивительно, как реальность следует за литературным вымыслом, когда вымысел прекрасен. Лет через 200 после Дон Кихота, в XVIII веке, землетрясение вызвало в пещере Монтесиноса сильный обвал. И когда люди снова вошли туда, они поразились: неодушевленная горная порода вылепила в ней три идеальные скульптуры, три образа. Глаза мага Мерлина, как две светлые точки на более темном фоне, сверкают из-за валуна. Сам Рыцарь печального образа примостился на уступе, где его сморил священный сон. Дульсинея, скрестив руки, спит у вновь образованного отверстия, ведущего на поверхность, — искупительная жизнь Дон Кихота сняла с нее заклятие, и она уже в едином совершенном образе может показаться в солнечном свете.Жизнь и добро победили заклятие и смерть.

Сусана Гарсиа, неунывающий директор эскивиасского Музея Сервантеса перед домом, и ее собственным, и старого дона Алонсо Кихады

В вечность

Подобно тому как в величайшей империи Античности все дороги вели в Рим , в сервантесовской Кастилии они неизменно направляли путника к молодой королевской столице. Это утверждение и для нашей эпохи почти верно с «транспортной» точки зрения: повторяя очертания старых трактов, современные шоссе-аутописты, разветвляясь и сливаясь вновь, причудливо закольцовываются в дальних районах «Дороги Дон Кихота» и большой дугой поворачивают назад, к блистательному Мадриду.

Здесь на старости лет осел, проживший многотрудную жизнь, и Сервантес. Он поселился на улице, которая в те давние годы называлась Садовой, а ныне носит имя Лопе де Веги. Вот ведь ирония судьбы: Сервантес окончил дни на улице своего главного литературного недруга, а тот лежит теперь в могиле под церковью на улице Сервантеса!

Еще через два переулка от площади Санта-Ана жил в ту эпоху Веласкес — там же он умер и похоронен, только после того как в конце XVIII века церковь, в полу которой замуровали тело художника, снесли и поставили на ее месте новодел, могила его утеряна. Такая же посмертная судьба постигла и дона Мигеля. В то время как его роман стремительно возносился в вечность, останки автора терялись в ней. Церковь монастыря тринитариев, в которой его погребли в аскетическом францисканском одеянии из грубого сукна, уступила место постройке 1703 года, все гробницы при этом исчезли. Даже традиции посещать этот храм как место погребения писателя не сложилось. Выяснилось, например, что наш ученый провожатый по сервантесовскому Мадриду профессор Маурисио Макаррон никогда не бывал внутри. В полумраке большого зала — изваяния святых, живые, но пожухшие цветы. Даже часы над алтарной частью остановились и вечно показывают три часа дня. А скромная табличка с надписью «Под основанием этого монастыря лежат Мигель Сервантес, его супруга донья Каталина и монахиня Марсела де Сан-Фелис, дочь Лопе де Веги» потускнела, и буквы стерлись от времени.

Да, с физическими свидетельствами о «принце гениев» время обошлось немилостиво, нет у нас ни костей, ни праха его. Есть только роман и его бессмертные герои, которым повезло гораздо больше: во плоти и крови населяют они Испанию наших дней.

Фото Василия Петрова

Алексей Анастасьев

Крушение Шведского Метеора

 Рис.  Юрия Батова

В начале Северной войны Карл XII получил прозвище Шведский Метеор за ту стремительность, с которой он побеждал своих врагов. Разгромив Данию, Польшу и Саксонию, шведы вторглись в земли последнего из своих противников, а их монарх уже готовился увенчать войну великолепной победой. Однако результат генерального сражения, которого русские войска долго избегали, поразил всю Европу.

Еще до полудня все было кончено. На Полтавском поле началась торжественная служба, а потом прогремел ружейный и орудийный салют. Главнокомандующий фельдмаршал Борис Петрович Шереметев рапортовал о победе. Еще не подсчитали трофеи, не собрали раненых и пленных, еще искали на поле боя живого или мертвого Карла XII, а Петр I уже взялся за перо, чтобы сообщить о «зело превеликой и неначаемой виктории», которую одержала русская армия над грозным противником. Победное известие понеслось в Петербург и Москву , к польским магнатам, в европейские столицы. В этот день 27 июня (по новому стилю 8 июля) 1709 года царь одержал важнейшую победу в своей военной карьере.