Вокруг Света 2006 № 06 (2789) - [5]

Круг вспыхнул и погас. Темнота сгустилась.

Два дня после этого у меня раскалывалась голова. Чуть позже, в Якутии, ученые объяснили мне, что в устье Лены мы наблюдали редчайшее явление — концентрическое северное сияние. И что на Земле его видело никак не больше тысячи человек. И что нам повезло… Но пока живы во мне тот далекий отсвет и дивный непонятный звон, похожий на горловое пение калмыцких шаманов, мне сложно поверить якутским ученым…

Все стрекотал и щелкал, и пел ядерный кузнечик в двух шагах от меня.

 — Все. Десять минут, — сказали мне.

Я вышел. Шлюз. Душ. Полстакана.

 — Шило будешь? — спросили ребята, — а надо…Ты ж теперь отсечник!

Мертвые с косами

Арктический берег представляет собой сплошную скалистую полосу. Пять тысяч верст — и никого. Только как в старом фильме «Неуловимые мстители»: «мертвые с косами стоят, и тишина…» Кресты брошенных кладбищ, обломки заборов и руины бараков. Кресты — на могилах моряков, зеков и охранников. Заборы и бараки — остатки самих лагерей. И выступающие местами из вечной мерзлоты, подмываемой океаном, гробы…

Порой в редких поселках, вставших на месте лагерей, появляются родственники погибших и забирают останки в родные места. Зачем? Ссыльные, что спят на скалистых берегах, давно примирились и с этими местами, и с судьбой…

 — Они, однако, хорошо работали, — уважительно говорят о них местные, — придумали сейнерами корюшку ловить…

…Пошла шуга — какая-то каша из снега, льдинок и воды.

Нас догнал сухогруз, «морковка» по-здешнему (прозванный так из-за ярко-оранжевой полярной окраски бортов), на котором нам предстояло продолжить путь. «Арктика» не смогла бы в дальнейшем войти в бухту Тикси — та слишком мелка. «Морковка» же шла в Тикси за лесом, предназначавшимся для перевозки в Германию, и согласилась принять журналистскую группу на борт.

Нас провожали на баке все, кто был свободен от вахты. Я и не думал, что так сроднюсь с этими людьми… Впрочем, любая встреча в океане — событие, и, может, матросы пришли на бак просто от скуки?

 — Прощайте, ребята! — Отсечники сунули нам флягу спирта тройной очистки. — Вам пригодится…

Мы обнялись.

 — Живей, мать вашу за ногу! — орал в мегафон старпом с «морковки», а ну, живей!

Нас пересаживали в грузовой клетке. Мы взмыли в низкое, колючее небо. Ветер швырнул нам в лицо обрывки облаков, ошметки волн, огрызки льда. Очередной порыв — и клетка резко накренилась. Коричнево-зеленая бурлящая бездна угрожающе приблизилась, и мы, побросав рюкзаки, схватились за решетки. Через пару минут мы уже были на борту нового судна. Правда, норд-ост сорвал и унес в море мою лихую капитанскую кепочку с якорьком…

 — Вот и дань, дешево отделались, — встретил нас на «морковке» старпом, — я, вообще-то, ставил, что вы свалитесь…

 — На что спорили? — зло спросил его оператор, который, как боец автомат, так и не выпустил из рук камеру, чуть не угодив вместе с ней под борта. — На шило, — буднично ответил тот.

Я встречу «Арктику» спустя полгода на подходе к Дудинке. Они будут тянуть тот же рейс, так и не сойдя с тех пор ни разу на берег. Я отдам им кассету с фильмом о них, день в день с его выходом в эфир.

Мы пожмем руки через борта — на пятидесятиградусном морозе, на ветру.

У морских радистов принято в конце передачи ставить в знак прощания две группы цифр. «88» — «Я вас целую» — ставится редко. «73» — «До свидания» — чаще.

 — Восемьдесят восемь, — крикну я им.

 — Семьдесят три, — спокойно ответят мне.

Закон — тайга

До самого Диксона в белом мареве тянулись дикие берега. И лишь выше, перед самым выходом в океан, в сгустившемся сумраке, вдруг вспыхнули огоньки какой-то полузабытой деревушки, потянуло дымком из печных труб. Донесся запах чуть пригоревшего хлеба и кислого тепла из овинов.

«Арктика» встала, как и атомоход «Вайгач», с некоторых пор помогавший проламывать путь для «морковки» (один — впереди, другой — окалывая мгновенно схватывающийся лед по бортам сухогруза, то чуть отставая, то вырываясь вперед, то забегая с другого бока).

Встала и «морковка», чуть вздрогнув контейнерами с грузом. С берега в круг света палубных прожекторов ворвались вездеходы и грузовики, и лихие парни замахали нам оттуда…

Конечно, узнай хозяин сухогруза о том, что моряки на свой страх и риск возят от Дудинки до Диксона местных и груз, капитану грозит увольнение. Но они все равно идут на это — не бросать же людей. Хоть раз в месяц, но возьмут на борт больных или отпускников да контейнер-другой с патронами, спиртом и магазинной едой: консервами, шоколадом и прочим, чего не приготовишь в домашних условиях…

Отвернулись капитаны, делая вид, что пятиминутная остановка — плановая. На сбивающем с ног ветру прямо на лед матросы опустили в грузовых клетках людей и контейнеры, скинули мешки. Затем подняли на борт пару тюков с нельмой да муксуном — единственным, чем могут отблагодарить моряков местные. И так и остались стоять, темными пятнами на высвеченном льду, жители деревни Емельяново, где четыреста дворов и нет ни больницы, ни почты, ни магазина.