Вокруг Света 2003 № 03 (2750) - [47]

– Хватит об этом! Наслушались! – вдруг нервно взметнулся чей-то голос, и собрание внезапно заволновалось – присутствующие зашипели, засвистели, зашикали.

– У меня есть кардинальное решение этой ужасной проблемы, – выкрикнул он, перебивая шум.

И четким, ясным голосом, как на лекции, сообщил присутствующим, что он разработал чертеж механизма, который позволит мгновенно и безболезненно отделять голову от туловища осужденного. Он повторил – мгновенно и абсолютно безболезненно. И торжествующе затряс в воздухе какими-то бумагами.

На том историческом заседании постановили рассмотреть, исследовать и уточнить проект «чудодейственного» механизма. Им помимо Гильотена вплотную занялись еще три человека – лейб-медик короля хирург Антуан Луи, немецкий инженер Тобиас Шмидт и палач Шарль Анри Сансон.

…Задумывая облагодетельствовать человечество, доктор Гильотен тщательно изучил те примитивные механические конструкции, которые использовались для лишения жизни когда-либо ранее в других странах. За образец он взял древнее приспособление, используемое, например, в Англии с конца XII по середину XVII века, – плаху и что-то вроде топора на веревке… Нечто подобное существовало в Средние века и в Италии, и в Германии. Ну а затем – с головой ушел в разработку и усовершенствование своего «детища». И это в немалой степени уберегло его от той политической сумятицы, которая творилась вокруг. Только что принятая новая конституция породила неразрешимые противоречия между королем и Собранием, поскольку министры не пользовались доверием ни первого, ни второго, да к тому же еще были лишены права заседать в Учредительном собрании. Кроме того, серьезно схлестнулись друг с другом едва успевшие возникнуть политические силы – Парижская коммуна, якобинцы, кордельеры, вдруг начав сомневаться во властных полномочиях Собрания. Гильотен настолько уже запутался во всей этой неразберихе, что еще в 1791 году почти бежал с должности секретаря Учредительного собрания. Хотя про себя полагал, что уж его-то дело – точно правое и, несомненно, служащее пресловутым идеалам свободы, равенства и братства – эти три волшебных слова были тогда у всех на устах.

Весной 1792 года Гильотен в сопровождении Антуана Луи и Шарля Сансона приехал к Людовику в Версаль – обсудить готовый проект механизма казни. Несмотря на нависшую над монархией угрозу, король продолжал считать себя главой нации, и его одобрение получить было необходимо. Версальский дворец был почти пуст, гулок, и Людовик XVI, обычно окруженный шумной, оживленной свитой, выглядел в нем до нелепого одиноким и потерянным. Гильотен заметно волновался. Но король сделал только одно-единственное меланхоличное, но поразившее всех замечание: «К чему полукруглая форма лезвия? – спросил он. – Разве у всех одинаковые шеи?» После чего, рассеянно присев к столу, собственноручно заменил на чертеже полукруглое лезвие на косое (позднее Гильотен внес важнейшую поправку: лезвие должно падать на шею осужденного точно под углом 45о). Как бы то ни было, но изобретение Людовик принял.

А в апреле все того же 1792-го Гильотен уже суетился на Гревской площади, где устанавливали первое приспособление для обезглавливания. Вокруг собралась огромная толпа зевак.

– Ишь, какая красавица, эта мадам Гильотина! – сострил какой-то нахал.

Так, от одного злого языка к другому, в Париже прочно утвердилось слово «гильотина». А еще в народе ее стали ласкательно называть «луизетткой». Гильотен и Сансон позаботились о том, чтобы опробовать изобретение сначала на животных, а потом на трупах – и, надо сказать, работало оно отменно, подобно часам, требуя при этом минимального человеческого участия.

Конвент наконец принял «Закон о смертной казни и способах приведения ее в исполнение», и отныне, за что и ратовал Гильотен, смертная казнь игнорировала сословные различия, став для всех одной, а именно – «мадам Гильотиной».

Общий вес этой машины составлял 579 кг, топор же весил более 39,9 кг. Процесс отсечения головы занимал в общей сложности сотую долю секунды, что являлось предметом особой гордости медиков – Гильотена и Антуана Луи: они не сомневались, что жертвы не страдают. Однако «потомственный» палач Сансон (в одной частной беседе) попытался разуверить доктора Гильотена в его приятном заблуждении, утверждая, что он доподлинно знает, что после отсечения головы жертва в течение нескольких минут все еще продолжает сохранять сознание и эти страшные минуты сопровождаются не поддающейся описанию болью в отсеченной части шеи.

– Откуда у вас эти сведения? – недоумевал Гильотен. – Это абсолютно противоречит науке.

Сансон же в глубине души скептически относился к новой науке: в недрах его много чего на своем веку повидавшего семейства хранились всякие предания – его отцу, деду и братьям не раз доводилось иметь дело и с ведьмами, и с колдунами, и с чернокнижниками – они всякого успевали порассказать палачам перед казнью. А потому он позволил себе усомниться в гуманности передовой технологии. Но Гильотен смотрел на палача с сожалением и не без ужаса, думая, что, скорее всего, Сансон переживает из-за того, что отныне будет лишен работы, так как приводить в действие механизм Гильотена сможет кто угодно.