Вокруг Света 2002 № 09 (2744) - [32]

Из воспоминаний Рубцова: «Начальник экспедиции, несмотря на болезнь свою, неусыпно пекся о здоровье каждого и по приходе к жилищу индейцев, видя, что старания его больным мало помогали, то таковое положение заставляло Григория Ивановича Лангсдорфа при всей жестокости болезни его много беспокоиться, а через то, как кажется, он делался слабее». В конце апреля, когда экспедиция спускалась по реке Журуэне, из 34 членов отряда здоровы были лишь 15, из них 7 уже переболели лихорадкой. Впереди экспедицию ожидали еще бо’льшие неприятности. Разбилась одна из лодок, другая была серьезно повреждена. Путешественникам пришлось сделать почти двухнедельную стоянку, чтобы изготовить новую лодку. Запасы провизии быстро кончались, а охотиться и рыбачить практически не удавалось. Так что к болезням добавился еще и голод. Больные неделями лежали без сознания. Лангсдорфа и Рубцова зачастую переносили в гамаках, поскольку они уже не могли двигаться и часто впадали в беспамятство.

К 20 мая новая лодка была готова, и экспедиция продолжила плавание. Именно в тот день Лангсдорф сделал последнюю запись в своем дневнике: «Обрушившиеся дожди нарушили весь покой. Мы намереваемся теперь идти в Сантарен. Наша провизия убывает на глазах, мы должны стараться ускорить наше движение. Мы должны еще перейти водопады и другие опасные места на реке. Если захочет бог, мы сегодня продолжим наш путь. Провизия уменьшается, но мы еще имеем порох и дробь». На этом дневник Лангсдорфа обрывается. Болезнь совершенно изнурила ученого, и через несколько дней его спутники с ужасом заметили у своего начальника признаки помешательства и потери памяти.

Теперь уже нечего было и думать об осуществлении ранее намеченных планов. Единственной целью путешественников стало желание как можно быстрее добраться до Рио-де-Жанейро. Дальнейшее плавание изобиловало трудностями и опасностями. Вереница водопадов, порогов и мелей не давала путешественникам ни минуты отдыха. На одном из водопадов вновь разбилась лодка, все находящиеся в ней люди погибли.

18 июня, к неописуемой радости путешественников, они встретили шхуну, идущую в Сантарен. Теперь они могли передвигаться с удобствами, но это обстоятельство никак не сказалось на самочувствии Лангсдорфа. «Он совсем помешался в разуме и даже не знал, где находится и что кушает», — вспоминал позднее Рубцов, впрочем, и сам он был тоже плох.

16 сентября участники экспедиции прибыли в Пара (Белен), откуда к концу марта 1829-го морем добрались до Рио-де-Жанейро. Во время этого морского вояжа Лангсдорф пошел на поправку — его физическое здоровье постепенно восстановилось, частично вернулась и память, но на полное выздоровление рассчитывать уже не приходилось. «Болезнь такова, — писал о состоянии Лангсдорфа Флоранс, — что не позволит когда бы то ни было в дальнейшем путешествовать с научной целью». Всеми материалами и коллекциями экспедиции занимался теперь Рубцов, который в том же году доставил в Петербург 32 ящика архива, а еще год спустя 84 ящика привез в столицу России и Ридель.

Вернувшись в Европу совершенно больным и неспособным к работе ввиду психического расстройства, Лангсдорф, конечно, не мог обработать собранные экспедицией научные материалы, а после его смерти в 1852 году уже и само местонахождение архива оказалось неизвестным. Он, содержащий дневниковые записи, карты, рисунки, донесения, многочисленные рукописные материалы, в отличие от коллекций, хранившихся и выставлявшихся в различных музеях, долгое время считался утерянным. Постепенно ушли из жизни и люди, имевшие отношение к этому путешествию. Все эти обстоятельства и послужили причиной совершенного забвения экспедиции академика Лангсдорфа в течение почти 100 лет.

Факт состоявшейся в начале XIX века «большой русской экспедиции в Бразилию» был установлен сотрудником другой отечественной экспедиции 1914—1915 годов в Бразилию, Г.Г. Манизером, работавшим перед отъездом из Петербурга в этнографическом музее Академии наук и обратившем внимание на имевшиеся там многочисленные экспонаты, помеченные надписью «Langsdorff». Что означала эта надпись, никто сказать не мог.

При посещении музея в Рио-де-Жанейро Манизер был поражен сходством имевшихся там экспонатов с теми, что носили пометки «Langsdorff» в музее Академии. В разговорах с жителями Рио-де-Жанейро Манизер впервые услышал об экспедиции Лангсдорфа. По возвращении в Петербург он предпринял энергичные поиски и обнаружил часть архива экспедиции. На основе найденных документов Манизер написал книгу о первых русских исследованиях в Бразилии, но начавшаяся война и смерть автора помешали ее выходу в свет. Эта работа была опубликована лишь в конце 40-х годов, вернув наконец заслуженное признание участникам всеми забытой экспедиции. Со временем был найден почти весь ее архив, и события более чем вековой давности воскресли из небытия.

Сегодня в Зоологическом музее Санкт-Петербурга можно увидеть часть коллекций, собранных Лангсдорфом и его спутниками, — это более половины всех южно-американских птиц, многим из которых до сих пор нет равноценной замены. Часть минералогической коллекции бразильской экспедиции поныне хранится в Минералогическом музее им. А.Е. Ферсмана.