Вокруг Света 1998 № 06 (2693) - [34]
Над коньком втыкали букетик цветов, который был виден издалека: кончили удачно стройку. А еще кровельщики оставляли непокрытой часть крыши над сенями: через это отверстие должно вылететь все злое. Через несколько дней отверстие затыкали, и дом считался готовым.
...В детстве я любил лазить по чердакам и крышам. Детские ощущения удивительным образом вернулись ко мне в полтавской Зачепиловке. Одна старушка, у которой, как нам сказали, сохранилась старая утварь, попросила помочь забросить на горище мешок кукурузы. Подставив лестницу к торцу хаты, мы залезли на чердак и подтянули за веревку наполненный початками мешок. Под камышовой кровлей было прохладно и сухо. Мы присели на мешок. Старушка поправила сбившуюся косынку, посмотрела вверх и вздохнула:
—А кроквы ще ничого — держатся. Абы соломки сверху потрусить, то и добре... Только где ж теперь тех кровельников найти...
В чердачный проем было видно далеко: огород переходил в баштан, за ним — кукуруза и подсолнухи, дальше — еще баштан и еще подсолнухи, потом — сады, между которыми белели хатки, а дальше... дальше золотилось и поднималось, все закругляясь и закругляясь, небо. Тоже крыша. Над моей родной землей и другими краями, которые скрывала золотистая дымка над горизонтом.
Мы встретили его на берегу озерца, наполовину заросшего камышом. Прикрывшись шляпой-брылем, он рубил рогоз и складывал его на лужайке.
— Хату крыть? — поинтересовались мы, прислонив велосипеды к зеленому стожку.
— Бери ниже, — хмыкнул мужчина, сбивая брыль на затылок. — Голова тоже покрышку потребует. Для платежного ремесла мне этот материал нужен. Вот свезу к знакомым в село, там на горище он протряхнет, а по осени заберу в город. Тогда и начну плести.
Так познакомились мы с мастером рогозоплетения Александром Макаровичем Громовым. Это почти забытое ныне ремесло он в детстве прихватил у своего деда, который плел из рогоза маты, циновки — ими односельчане застилали полы, накрывали рассаду во время заморозков. И свое первое изделие Александр Макарович оказавшийся ныне не у дел пенсионер, изготовил еще белобрысым пацаном, когда разносил под палящим солнцем воду косцам.
То была шляпа-брыль — универсальный головной убор селян, защищающая от солнца и дождя. Кстати, некоторые исследователи склонны видеть в нашем брыле отголоски итальянского «умбрелла» — зонтика.
При нужде, конечно же, могли служить прикрытием лист лопуха, пучок травы, полоска бересты. Разнообразный природный материал был всегда под рукой, и везде потребность в нем была одной из самых насущных. Издавна наиболее удобными и выгодными поселениями считались сельбища и хуторки по берегам рек и озер. Их густая растительность и кормила, и одевала бережан.
Особенно приглянулся им рогоз, которому нашлось применение и на столе, и в быту. «Покинь сани, визьми воз, та и поедем по рогоз» пели весенние птахи жителям приднепровских сел. Раньше взрослых в плавнях оказывались дети. Они рыскали по болотам и мелководьям в поисках сладкой сердцевины молодого рогоза.
Из корневищ рогоза готовили приправы, дооывали муку, а поджаренные и размолотые корни могли заменять даже кофе (ничуть не хуже желудевого, может, и лучше). Рогозом покрывали крыши хат, чабанские телеги, рыбацкие шалаши. Рогоз оказался идеальным материалом для плетения. Рыбаки из него плели маты, которыми перегораживали протоки, и медовую добычу плавневые пчелы несли и ульи-кошарки, сплетенные пасечниками.
От рогоза — и слово «рогожа» — циновка. Позднее так стали называть и плетенку из куги, мочал и даже всякую грубую ткань. В рогожных ярмарочных рядах торговля шла живо — ни продавцам-рогожникам по базарам, ни мастерам-кустарям, что плели рогожи, брыли и кошелки по селам, скучать не приходилось.
Рогоз для плетения заготавливают с июля по октябрь. При этом используют серповидные резаки или укороченные косы. Листья тут же раскладывают на помосте для просушки — недели на три. Помост иногда устраивают из стеблей того же рогоза, даже и не срезанного: наклоняют камышины и связывают верхушки. Снопики высушенного рогоза хранят на сухих, хорошо проветриваемых чердаках. Перед плетением очищенные и отсортированные стебли и листья мочат в холодной воде минут двадцать. И все время, пока плетут, смачивают их губкой.
— Я плету по-простому, — объяснял Александр Макарович. — Что вершки, что корешки заплетаю в косы разной длины и толщины. Плету руками, а в голове вольно, могу и языком кой-чего приплести, если кто рядом, — работа позволяет. А вот когда начинаю ниткой суровой сшивать косы, тут лясы точить некогда — тут и мозговую извилину вплетай. До всего ж самотужки доходить приходится... Циновки, коврики, подставки, картузы, брыли, тапочки, сумки и корзинки — очередь за этими изделиями к мастеру, может, и не выстраивается, однако желающие приобрести вещицу из живого материала всегда находятся.
Уже после поездки я побывал у Александра Макаровича дома. Поговорили о ремесле, житье-бытье, угостились настоянным на травах домашним хлебным винцом. На прощание мастер подарил мне брыль. При этом, правда, хитровато подмигнул: «В рогожину одеться — от людей отречься».
