Вокруг Света 1998 № 02 (2689) - [18]
— Мало кто знает, что автографы ваших известных соотечественников, слушавших курсы и занимавшихся в семинарах у видных профессоров Берлинского университета, занесены в так называемые «Расписочныс книги», то есть журналы учета, где фиксировалось, сколько проучились студенты-слушатели и за сколько семестров заплатили, — говорит Габи. — Пойдемте к университету, там, в левом крыле, в Русской библиотеке, хранятся эти записи. Когда фашисты в 1933 году разожгли из книг, в том числе и университетских, огромный костер на Оперной площади (ныне площадь Августа Бебеля), то Русской библиотеке повезло — о ней забыли.
По дороге (в центре все близко) Габи показывает дома, называет адреса, где жили русские: весь круг Николая Станкевича (Тимофей Грановский, Неверов, Юлий Мельгунов) — на Фридрихштрасее, в домах под номерами 22 и 88, переезжая с одной квартиры в другую.
У разночинцев с деньгами было туго, и когда у Неверова, увлекавшегося игрой в лотерею, спрашивали при проигрыше (хотя он часто и выигрывал, добывая таким способом средства на пропитание), сколько он имеет крепостных душ, если так рискует, он неизменно отвечал:
— Единственную, и то... свою.
— Сразу признаюсь, что «мой конек» немецко-русские культурные и литературные связи первой половины прошлого века, — говорит Габи, — на эту тему написана и моя диссертация, а именно — о Варнгагене фон Энзе, в салоне которого сиживал молчаливый Гофман, быстро-быстро говорил, яростно жестикулируя, невысокий Ранке с большим лбом под вьющейся шапкой волос, горячо поддерживал писателей «Молодой Германии» Шамиссо. Центром салона была прекрасная Рахиль, жена Варнгагена, умом и обаянием которой восхищался Гете. — Габи на минуту замолкает, узнав в вестибюле университета, что Русская библиотека уже закрыта, и, махнув рукой, мол, ничего не поделаешь, выводит меня на зеленый университетский двор, окруженный балюстрадой. — Но этот же салон посещали русские, потому что его хозяин не только прекрасно говорил по-русски (он сражался в вашей армии с Наполеоном), но и безумно любил Пушкина, называя его не иначе, как «великий», видел в Гоголе «самобытную гениальность», а в Лермонтове «блистательность». В статье о сочинениях Пушкина он писал: «Нашим двум народам суждено развиваться в тесном и живом взаимодействии». Ну, я, пожалуй, начинаю уже читать лекцию, хотя уверена, что после моих слов ваши читатели заинтересуются этим салоном и его связями с немецким салоном госпожи Елизаветы Фроловой-Багреевой, выдающейся русской женщины, дочери знаменитого графа М. М. Сперанского. В ее салоне в Берлине бывали еще Константин Аксаков и Иван Киреевский (кроме уже перечисленных), а в «Отечественных записках» даже появилась рубрика «Немецкая литература», — Габи встряхивает коротко подстриженными волосами, обводит взглядом все вокруг, словно призывая меня самого поразмышлять о страстях, кипевших в университетских коридорах и в берлинских салонах, о всем былом, унесенном рекой времени...
Утром и вечером я прохожу по Пренцлауербергу, где живу в старом, обветшавшем доме прошлого века, поднимаюсь пешком по стертым ступеням на третий этаж, так как лифта здесь, как и во многих соседних домах, — нет. Этот район «доходных» домов, похожих на петербургские по реке Фонтанке, мною уже обжит, и я здороваюсь с соседями, с цветочницей из магазинчика на первом этаже, с мороженщицей, торгующей разноцветными вафельными трубочками, обмениваюсь с ними привычными словами о погоде.
На углу моей улицы позвякивает колокольчик в дверях магазина экологически чистых, натуральных продуктов (им владеют две приветливые женщины-лесбиянки , о чем знает весь квартал, да и сами они не считают нужным что-либо скрывать), напротив «кебабная», а чуть дальше пивная, в которой до ночи сидят завсегдатаи — безработные художники, юнцы с крашенными гребнями волос на головах.
Я начал разговор с Пренцлауербсрга, потому что этот район — соперник Кройцбергу, откуда потихоньку разбегается творческая молодежь, художники и музыканты, да и пацифистам с анархистами после разрушения Стены там делать нечего.
В Пренцлауерберге же можно снять по дешевке квартиру или мастерскую, зайти в доступный бар, кафе, где дискутируют молодые коммунисты, или в ресторан «Воланд».
Притягивает сюда и парк-кладбище, названный «Аллеей тополей». Здесь гуляют жители со всех окрестных улиц, заходит и молодежь с Кройцберга. В этом парке дети играют между могильных надгробий...
На воротах заповедь: «Творите здесь хорошую и красивую жизнь. Нет потусторонней жизни. Нет воскрешения».
Разобрав на одной из бронзовых досок название «Свободная религиозная община», я отыскал в доме, принадлежащем общине, ее служителя и узнал от него много интересного.
…В 1845 году в католической церкви образовалось течение, назвавшееся «Свободной религиозной общиной», хотя и провозгласившее атеистическое мышление. Один берлинский землевладелец продал адептам новой веры задешево кусок земли, на котором они разбили парк и построили свой центр, где он до сих пор и находится.
«Атеисты» участвовали в революциях 1848 и 1918 годов, отстаивая свободу мышления. В тридцатые годы их центр был закрыт нацистами, а после разгрома рейха возобновил свою работу.
