Вокруг Света 1997 № 09 (2684) - [22]
Так возникли запорожские, или низовые, казаки, для которых днепровские плавни за порогами стали землей обетованной. Недаром запорожцев, чьи хутора-зимовники и большие поселения — Сечи были разбросаны по всему Великому Лугу, случалось называли и «лугарями», и «камышниками». «Велыкий Луг — батько, а Сичь — маты, ось де треба вмираты», — говорили казаки о своей родине — «великой плавне».
Что ж там сегодня в тех плавнях? И мы — мой приятель Володя Шовкун и я — отправились в путешествие по Великому Лугу. Сегодня его зовут просто «плавни».
— Ну-ка, смыкни! — доносится до меня откуда-то снизу из-под кормы. — Тяни еще, подтягивай, твою...
Я дергаю лодку за веревку, тяну изо всех сил, пытаясь пробиться через кусты аморфы.
— Толкай! — кричу своему спутнику, который, упираясь в дно мелкой протоки ногами, едва не распластался за кормой в болотной жиже.
Через час мы прорываемся к тихому, пестрящему отражениями цветов, деревьев, чаек и облаков озерцу с удивительно чистой и прозрачной водой. Такие водоемы в плавнях называют «беловодами».
— Суши дуба, — хрипло роняет мой спутник, поводя подбородком в сторону крохотного пляжика.
Я уже привык к заковыристым выражениям своего товарища. «Подсушить дуба» у запорожцев означало «вытянуть лодку-дуб на берег». В историю казацкого края за порогами, в плавневые уголки Великого Луга Володя Шовкун влюблен, как дачник в свои грядки. Он и внешне похож на запорожца — слегка тучноватый, однако плотно сбитый, подвижный, с вислыми усами, в глазах лихая хитринка, а на лице добродушная усмешка. С детства он увлечен казацкой стариной. Еще — книгами, еще — кладами, а еще... И в молодости, и в более зрелые годы ему за все эти странноватые увлечения здорово доставалось и от завистников, и от властей. Его независимость многих раздражала. «Ишь какой пан выискался», — зло подначивали вольного казака Шовкуна. На что Володя с достоинством отвечал: «Не просто пан, а пан Шовкун».
Принять участие в экспедиции по Великому Лугу Шовкун согласился сразу, даже не поинтересовавшись ни целью, ни конкретным маршрутом, ни видом транспорта. Тяготы его нисколько не смущали. Он и сам немало постранствовал и по берегам Днепра, и по плавням. Мы отправились в поход на моей старенькой лодке, оборудованной примитивным парусом. Так когда-то гребли против течения, ловили парусом попутный ветер, продирались сквозь камыши, добывали рыбу и разжигали на песчаных косах костры плавневые бродяги-лугари...
— Писарь пишет, писарь мажет, он запишет, кто как скажет. Ты писарь, тебе и перо в руки. Пиши: протока Тяни-Толкай.
— Так и назовем?
— А то как же! Ты тянул, я толкал. Так и назовем. Думаешь, как казаки этим проточкам имена давали? Так вот и давали. Как себе, так и им...
Отправляясь в путешествие, я задумывал составить что-то вроде карты Великого Луга. Однако через неделю-другую от этой затеи пришлось отказаться. «От устья Днепра та и до вершины — семьсот речек, еще и четыре», — поется в одной народной песне. На самом же деле речек и речушек в одном только Великом Лугу гораздо больше. Что уже говорить о больших и малых протоках, озерах, ериках. Тем более в разные времена года в зависимости от уровня воды они меняют свои очертания и даже могут совсем исчезать, пересыхая или наоборот сливаясь с днепровской водой.
Она вливалась в протоки и длинные узкие заливы-бакаи и растекалась между плавневыми островами. Нередко именно поведение этой воды, ее направление и стремительный бег и давали основание нашим предкам нарекать водные плавневые пути, по которым двигались их челны: Быстриком, Скаженой, Речищем. Названия эти сохранились до наших дней.
У рыбацких костров, на стоянках охотников мы нередко слышали и о протоке Бороды, и о Тетькининкином проливе, и об озере Мыкытином, и о Галиньгх ямах. Все это современные названия плавневых проток и озер, связанные с людьми, которые имели к ним то или иное отношение в недалеком прошлом. Мирошник, Левковые Ямы, Жбурьевка, Канцыберы, Сердюки, Домаха — этим названиям уже больше двух сотен лет. Вот, например, рассказ девяностолетнего деда, записанный одним исследователем казацкой старины в конце прошлого века:
«Жылы запорожци Канциберы; их було три брата. Сылачи булы велыки! Ще жылы запорожци: Лебедь, Крывый, Балабан, Харько и Мусий. Тепер осталысь их озера: Лебедеве, Крыве, Балабанове, Харькове и Мусиеве. Биля Лысой горы есть ще Мусиева забора, де козак рыбалчив и стояв куринем».
Поплутав по плавневым протокам, вечером у дымного — от комаров — костра мы вспоминаем вьгаитанные из старых книг рассказы. У моего спутника крепкая память, да и рассказчик Володя отменный. За время нашего с ним общения — в лодке и на берегу — он почти убедил меня в том, что слово «казак» произошло от глагола «рассказывать»: казаки много всего повидали на своем веку и обо всем старались поведать своим сородичам, жившим оседло. Пану Шовкуну для полного сходства со словоохотливым дедом-запорожцем, повествующим о былом величии Великого Луга, не хватает лишь казацкой люльки-носогрейки. Однако и без нее его можно слушать часами.
— Тут что ни протока — то старина, что ни озеро, то — легенда, что ни речка — то клад. И не сомневайся, так оно все и есть. У запорожцев одна из речек называлось Скарбной. Даже не одна такая речка была, а целых три. Почему так? А потому, что в их руслах, когда протоки пересыхали, сечевики ховали свои скарбы, клады. А потом опять набегала вода — и все, нет клада, как под замком он, ни зверь, ни лихой человек до него не достанется. А самые главные сокровища на дне Каховского моря остались. Под его водами даже целый город спрятан...
