Вокруг Света 1997 № 07 (2682) - [14]

С ним меня сблизило его консерваторское образование, к которому и я имел отдаленное отношение. И еще, Сережа, в отличие от меня, так основательно собрался на Кипр, что взял с собой даже подзорную трубу. И она во время наших бесконечных автобусных переездов нам помогала... Когда житель такой огромной территории, как наша, разглядывает на карте маленький остров на востоке Средиземного моря, и ему кажется, что ничего не стоит объехать его за день, а потом выясняется, что этот клочок суши никак не пройти, не проехать до конца, то подзорная труба может подружить кого угодно.

Мы пробирались в глубь страны по прекрасным дорогам, оставленным англичанами после восьмидесяти лет правления Кипром, и все, что мы видели в фокусе подзорной трубы, похоже было на цветные картинки, в которых преобладает зелень гор и желтизна склонов, а на них уже белые островки деревень и некие изваяния на полках гор, освобожденные археологами от земли, как микеланджеловский пленник, освобожденный от камня; или вдруг с высоты блеснет из-за поворота, ненадолго море, а то и бухта в бурунах, бухта, откуда Афродита появилась на свет из пены морской. В такие мгновения хотелось добавить солнечному сиянию немного больше охры, чтобы берега ожили и воспоминание о море стало лазурным...

Мы останавливались там, где останавливались все, кто когда-либо знакомился с Кипром; слушали там, где слышат; смотрели, старались превратиться в странствующие глаза и уши, стать чем-то вроде чувствительной пленки... В соборах гулко отдавались наши шаги, голоса эхом вырывались из монастырских дворов в горы и настигали нас в саду, ухоженном монахами; ветер срывал оранжевые плоды, а с иконостаса глядела Богородица.

От впечатлений в голове уже через день-два — настоящая сумятица: раскопки древних поселений неолитического периода, допотопные бронзовые божки, средневековые крепости и монастыри, развалины античных городов, амфитеатры, гробницы или — неожиданные своей интимной камерностью фрески пещерных церквей... И от всего этого тебя одолевает комплекс вины, потому как ты устаешь, не способен все это вобрать в себя. Как же такое возможно было осилить, если наши гиды даже камню на обочине дорог находили место в истории своей страны?

В их рассказах аскетизм христианских святых соседствовал с резвостью античных богов, наделенных всем, что не чуждо простому смертному. Помните, у Байрона: «Штудируя классических поэтов, как скрыть богов амурные дела...» Или у кого-то еще: «Когда Афродита в объятьях Ареса, люди на Земле живут мирно и спокойно».

Но... если этому верить, значит, богини любви давно уже не в ладах с богом войны. Иначе не случилось бы то, что случилось с Ее родиной...

Пожалуй, за неделю тура только в Никосии мы и загрустили. От беспечности нашей компании, будоражащей сувенирные лавки старого города, не осталось и следа: никому из нас не надо было объяснять, что колючая проволока, перед которой мы внезапно притихли, — демаркационная линия, за ней — часть Кипра, занятая турками, и что наш гид, молодая интеллигентная женщина, — беженка и где-то там, за нейтральной полосой, которую патрулирует ООНовский пикап, находится ее родной город Фамагуста. Там, где Шекспир разыгрывал трагедию мавра, разыгралась не театральная трагедия.

Странно, пока не побываешь в Никосии, этой трагедии не чувствуешь. Разве что сам стараешься не говорить о ней, не выражать вслух свое удивление тем, что страна, принимающая без визы полсвета, вынуждена терпеть у себя закрытую границу...

Чем дальше в горы, тем прохладнее и прозрачнее воздух. И в этой пронзительной чистоте, по какой бы дороге и в какую сторону мы ни ехали, — как вчера, позавчера, — отовсюду перед нами возникала самая высокая гора Кипра. Казалось, стоит взобраться на ее вершину, где ветер шумит в соснах, и ты оттуда, как на ладони, увидишь весь мир и заговоришь словами француза Гийома Аполлинера: «Для нас, европейцев, наше наследие простирается от садов, омываемых Средиземным морем, до скованных льдом морей Севера. Ароматы других частей света для нас — пряности, острая приправа...»

Не отсюда ли, со Средиземноморья, берет свое начало наследственность памяти человека? А то с чего же это, именно на Кипре, ведущем отсчет исторических лет с восьмого тысячелетия до нашей эры, я вспомнил себя настолько маленьким, будто до этого меня и вовсе не было на свете. Я стоял рядом с матерью и держался за борт корыта. Мать, собираясь полоскать белье, синила синькой воду, и я увидел море, на берегу которого она родилась...

В горной деревушке на площади меня позвала продавщица кружев. Она размахивала руками в сторону наших и что-то говорила на ветру мне.

— Чего это она? — спросил я у нашего гида.

— Она вас принимает за своего, просит, чтобы вы подвели к ней иностранцев.

Мы подошли. Пока гид объяснял ей, кто мы и откуда, она смотрела на меня много видевшими глазами. Не выдержав ее взгляда, я попросил спросить у нее, почему она стоит на ветру, не лучше ли подождать наплыва туристов?

Гид перевел, и она ответила мне:

— Вот ты вернешься к себе домой, скажешь своей женщине, видел в деревне Лефкара у мамаши Ники прекрасные кружева... Она скажет другой, другая — третьей, и так молва пойдет о моих кружевах. А случится, приедет к нам человек — будет искать меня. Мои кружева...