Вокруг Света 1996 № 11 (2674) - [11]

Скорость у нашего «Пасифика» до 80 километров в час. А идти всего пятнадцать тысяч километров...

— Ага, — сказал Стас, очищая золотистую салаку, — всего пятнадцать тысяч. Мужики крепкие. Тут еще народ подойдет. Собираются на «АН-2», на «Аннушке», из Твери в Австралию лететь. Тоже ребята что надо, Серега Николаев и Юра Сукманов. Серега, тот между сосен летает. Я их в Питер на регату притащил, чтобы поснимать парусные корабли с воздуха...

— Стае, я уже обо всем договорился, — донеслось из темноты, и в катер впрыгнул человек.

В неярком свете наших фонарей мне показалось, что кто-то крутит старое черно-белое кино: гладко причесанные, чуть волнистые волосы, черная щеточка усиков и невозмутимое лицо. Ну прямо герой «Знака Зорро», только без шрама. «Зорро» пожал всем руки и представился: «Флориан». Ну конечно, Флориан. А какое еще имя может быть у такого человека?

Сначала морской летчик-истребитель, потом водолазный специалист, которого сажали в неуправляемый батискаф, закручивали на 12 болтов, и рыболовный сейнер тащил его над дном моря исследовать растения, скопления рыбных косяков, искать выбросы нефти...

— «Аннушка» готова к полету, а ребята к вам утречком подойдут, пока отсыпаются, — сказал Флориан, разглядывая что-то на луне, которая уже перебралась с грота мексиканского барка на мачту стоящего с ним борт о борт немецкого брига. — Хотел еще Федя Конюхов к вам на катер зайти, я его сейчас на «Гранд Мистраль» устраиваю. Хочет пройтись с ними вокруг Англии. Я сейчас к ним на яхту бегу. Так что к вам ненадолго. А потом еще проект есть. Федя Конюхов везде побывал, не был только в Марианской впадине. Вот с этим проектом тоже хлопот по горло. Но я уже придумал, как можно его в Марианскую впадину опустить. А с летчиками полный ажур. Завтра в одиннадцать ноль-ноль.

Флориан вытащил из пакета золотистую салаку, понюхал ее, сказал, что самая лучшая рыба в Черном море, положил салаку обратно в пакет и исчез.

Все это может показаться невероятным, выдумкой, но, забегая вперед, скажу, что назавтра, правда, не в 11-00, а часа на два позже, мы летели на «Аннушке» над Финским заливом и, снижаясь почти до воды, из открытой двери маленького самолета снимали, как корабли ставят паруса и, минуя Кронштадт, уходят в открытое море. Им снова предстояли гонки, от финского Турку до датской столицы Копенгаген. 415 морских миль. И мы покачали им крыльями — удачи вам, парусники. Но это будет завтра.

А пока был чудный петербургский вечер на катерке, качавшемся у гранитного причальчика на Английской набережной. Набережной Пилигримов, подумал я про себя.

По гранитным ступенькам застучали торопливые шаги.

— Скажите, здесь нет Станислава Леонидовича Покровского? — спросил из темноты человек.

— Залезай в катер, садись, — сказал Стас, — вот сыр, салака, пиво. Покровский — это я.

— Я Володя Снатенков из Гамбурга, — сказал, усаживаясь, паренек. — Путешествую на машине. Полгода зарабатываю деньги, а потом езжу по свету. Хотел бы вам показать свои съемки.

— Ага, — сказал Стас, — рассказывай, где был, что видел.

Стас улыбнулся пареньку и застыл с этой улыбкой, напоминая затаившегося удава, к которому сами поползут, притянутые таинственной силой, прекрасные и загадочные названия городов, пустынь, рек, озер, оазисов, горных вершин.

И под ночным петербургским небом, среди сырых запахов реки, дохнуло воздухом пустынь, и, как заклинание, зазвучали эти знойные слова: Анатолийская равнина, горячие водопады Хамамат Майн, Вади Араба, аль Фарифара, аль Бахрия, аль Карга...

А луна перебиралась с корабля на корабль, а потом и вовсе ушла на тот берег, к другим кораблям, покачаться на мачтах, небо стало светлеть, и слышно было, как о чем-то шепчутся волны у гранитных стен Невы...

Дмитрий Демин Фото автора

Жизнь под знаком Океана

Юбилейное погружение, которым Жан-Мишель решил отметить пятидесятилетие своей подводной биографии, имело символическое значение. Жан-Мишель привез друзей на острова Трук (Каролинские острова в Тихом океане), где в год его первого спуска под воду, 17 и 18 февраля 1944 года, американская авиация потопила японские суда, груженные оружием и боеприпасами. Судно «Ниппо Мару» лежало на 40-метровой глубине, почти прямо, оно казалось огромным. Вода была прозрачной. Можно было рассмотреть все палубные надстройки, едва покрытые морской растительностью, как будто корабль затонул вчера. Ныряльщики осмотрели палубу. Танк и пушка, казалось, ожидали разгрузки. Пулеметы на носу и на корме все еще были нацелены в небо, пулеметные ленты лежали у их подножья. Жан-Мишель потянул друзей на другой корабль, «Сикоку Мару». Сеть нетронутых коридоров вела в самый глубокий трюм. Люди затаили дыхание, сознавая, что проникали в могилу. Все сохранилось в неприкосновенности: выключатели, столы, стулья... даже ружья, составленные в пирамиду, — а прошло столько лет. Затем внезапно, в свете фонаря Жана-Мишеля, возник череп, наполовину утонувший в песке...

Родившийся чуть ли не на борту «Калипсо», Жан-Мишель Кусто не мог не заниматься подводным плаванием. Однако он попытался от него уйти. Но, став архитектором, мечтал о домах... на морском дне.