Вокруг Света 1996 № 05 (2668) - [7]

Я уверен, у каждого есть свое представление о Гавайских островах, как представление о чем-то очень далеком. У кого-то это знаменитые пляжи Вайкики-Бич, у кого-то — Перл-Харбор, у кого-то это просто — где-то есть Гавайские острова и связанная с ними уйма вещей, осевших с годами в памяти... Для меня, что бы я ни знал о Гавайях, они оставались точечками посреди океана, и такими затерянными, что лишь усилием воображения могли возникнуть из туманного небытия. Возможно, это так и продолжалось бы, если бы однажды, в одно прекрасное утро почтальон не вручил мне (тогда еще вручали) письмо с острова Оаху.

Писал мой друг, ученый, полярник. Он добирался из Антарктиды через Новую Зеландию и Гавайские острова в Штаты и задержался на день в Гонолулу. Этот день на острове Оаху он потом назвал Днем, Подаренным Богом. Уже в Москве он пришел ко мне с толстой книгой Джеймса Митченера, американца, прожившего немало лет на Гавайях и полюбившего эту страну островов. Помню, мой друг весь вечер читал и переводил мне отрывки из этой, как он говорил, великой книги современной Америки, читал — и сам бесконечно удивлялся как человек, для которого прекрасное уже далеко позади, но праздник от увиденного остался. Это был вечер череды рассказов искателей приключений, вечер Саги, созданной людьми, сошедшими с кораблей, чтобы попытать счастья на этих очень отдаленных от материков островах...

Тогда я все это воспринимал, как обратную сторону Луны — она есть, но я никогда ее не увижу. Но вот настало время, и вдруг эта обратная сторона повернулась ко мне. Я вспомнил необычайной красоты гавайский королевский плащ из перьев. Его когда-то давно я видел в Ленинграде в Кунсткамере. Умело подсвеченный, он переливался красным и золотым на фоне многоцветного обрамления зала. Вспомнил я и Джеймса Кука, первого европейца, посетившего Гавайские острова. А если быть точнее, сначала я вспомнил английского офицера Кларка, и даже не его, а бронзовый памятник, стоящий в центре Петропавловска-Камчатского и вызывающий там удивление своей нерусскостью. Это тот самый капитан Кларк, который после гибели Кука от рук туземцев принял командование экспедицией и, покинув пределы Гавайев, отправился на север Тихого океана, но во время этого плавания заболел и умер в море, а затем был похоронен на высоком русском берегу. А если знать, что в 1804 году у берегов Гавайев появились русские корабли «Нева» и «Надежда» и позже на острове Кауаи был построен русский форт, чтобы облегчить снабжение русских владений в Америке, то Гавайские острова покажутся не такими уж неведомыми для нас...

Стоило нам наконец очутиться на острове Оаху, освещенном столичными огнями Гонолулу, и от моих блужданий в мешанине давних лет ничего не осталось.

Преодолев больше половины расстояния, равного расстоянию от Москвы до Москвы, мы словно бы попали в безвременье, в состояние, когда память о прошлом как бы пропадает. Точнее, время, которое мы, европейцы, измеряем сезонами года, здесь словно бы остановлено, заменено сплошным благоухающим летом.

Воздух, насыщенный запахами тропических цветений, был терпок и густ. Его хоть ножом режь. Обрывки фраз здесь не летали. Похоже, здесь эха не было, слова оставались там, где они произносились... Но странно, дышалось легко. Мы, семеро журналистов разных московских изданий, не теряли из виду Светлану Макарову — это она, исполнительный директор «Люкс тур» привезла нас сюда, чтобы показать Гавайские острова. Скидывая с себя на ходу остатки одежды — все, что не соответствовало здешней температуре и окружающей обстановке, мы не заметили... Во всяком случае, я не заметил, как на стоянке автомашин рядом со Светланой появился плотный, итальянистый человек. Только и увидел его, когда Светлана стала представлять нас незнакомцу. Им оказался сотрудник американской турфирмы «Сантрекс» Барт Травальо, мне показалось, чего-то я не расслышал, и оттого хочу звать его Бартоло. Мне еще предстояло узнать, что предки нашего нового знакомого — выходцы из Сицилии.

Мы погрузились вместе с Бартом в микроавтобус и некоторое время ехали по равнинной дороге, очерченной по краям ровной цепочкой огней, которые в конце концов слились с огнями города, как бы превратив ночь в одно зеркальное пространство, и в нем у подъезда отеля «Хилтон Гавайан Виллидж» возник рослый швейцар в кремовом одеянии. Он походил на адмирала с корабля-призрака. Пройдя в раскрытую им дверь, я невольно поднял голову, задавленную всем обрушившимся на меня, и ответил на его приветствие...

Мне никогда не доводилось останавливаться в пятизвездочном отеле, но я знал, что это нечто большее, чем обыкновенные удобства. Когда я вошел в отведенный мне просторный прохладный номер с частичным видом на океан, меня больше всего поразил не мрамор интимных комнат с бесчисленными мелочами, в чем еще предстояло разобраться, и не мое собственное имя, каллиграфически выведенное на конверте, выставленном рядом с цветами на видном месте, — поразила гигантская лежанка. Мне ничего не оставалось, как вспомнить спальню королевы в Версале... Ложе, на котором родились несколько королей Франции, немало уступало тому, что предназначалось мне. Точнее, мое было больше.