Вокруг Света 1995 № 03 (2654) - [14]

Иногда из-за сильного ветра привалы затягивались до заката солнца, когда движение воздуха прекращалось.

Так и живет человек в объятиях то ветровой радости, то ветровой беды. Каждый ветер дует по-своему, у каждого ветра свой характер и свой язык. Существует не один десяток названий больших и малых ветров. Вот лишь некоторые из них, которым нам удалось записать в экспедиции. «Бурай», «бурелам», «гурикан» — буря, «бурхайло» — порывистый ветер, «гирец», «поветрица», «труба»— вихрь, «половий» — теплый летний ветерок, «помирок» — ветер, «низовик» — южный ветер, «плаксун» — западный ветер, «зола» — холодный ветер осенью и весной, «суш» — сухой ветер, «суховетрица» — сухая ветровая погода, «шаркан» — сильный ветер, «шквыря» — снег с ветром, «хвища», «куревица», «охи-за», «вихола» — метель. В нескольких местах довольно оригинально нам объясняли этимологию некоторых народных ветровых названий. Так, в селении Коблево неподалеку от Одессы мы услышали следующее «Як спидныцю в молодыци задере, то эю будет тебе низовка, а як капелюх собьет с высокого молодца, то — вже верховик или по-нашему «горишняк».

Степняк и горец по-разному воспринимают ветры и дают им разные названия. «Азовец» — суховей в Приазовье, «горишняк» — верховой горный ветер в Карпатах и Крыму, «кимлач» — сильный ветер в бассейне Днестра, «кимбур» — восточный ветер на побережье Черного моря в районе Одессы, «забой» — полесский ветер со снегом, который забивает все щели. «Бунация прижала», — говорят азовские и черноморские рыбаки, когда на море стоит полный штиль. Не менее удивительно звучат на украинском морском побережье и названия ветров. «Левант ворочает», — бросают про восточный ветер. «Гарбий волну гонит», — ведут разговор про южную низовку. «Понент заходит», — говорят про ветер, что начинает дуть с запада. «Тримунтан сорвался», — тревожатся, когда налетает холодный северный ветер. На Азове рыбаки рассказывают бывальщину, что как-то в свое время прислали председателя, который до того море видел разве что во время отпуска. Однажды он спросил у рыбаков, почему они в море не выходят. «Левант воду баламутит», — отвечают. На следующий день рыбацкие баркасы опять на берегу. Объяснили это тем, что гарбий не дает работать в море. А еще через неделю виноватым в бездеятельности рыбаков стал тримунтан. Председатель не выдержал, собрал всех и рубанул: «Леванта уволить, Гарбия строго предупредить, а Тримунтана чтоб и духа не было».

«Посеешь ветер — пожнешь бурю», — говорят в народе. Мудро поступает божество, которое пускает на землю ветер осторожно и бережно, как заботливый хозяин свою коровку на зеленую травку. Умно ведет себя собака, что не лает на ветер, и вдвойне мудрым бывает человек, который не сердится на ветер, не клянет его, с какой бы силой он ни дул, а тем более не бросает на ветер пустых слов. Они очень не нравятся ветровым и другим божествам.

...Мы держали большую дорогу. Вместе с солнцем и ветрами. Они многому нас научили на пограничных перепутьях. Одно на всех солнце и одни ветра. Выучить язык ветров — значит выучить язык нормального общения между людьми, что рядятся в разные одежки.

Владимир Супруненко / Фото участников экспедиции

Дом караванов

Уже который час мы летим над Африкой. ИЛ-76 возвращается на родину: два месяца летчики работали в Анголе, развозя продовольствие в разные уголки этой бездорожной, охваченной гражданской войной страны. И вот теперь — последний перелет...

Я сижу в кабине штурмана и предаюсь наивно-захватывающему занятию — сверяю лежащую у меня на коленях карту с проплывающим, отлично видным через блистер пейзажем внизу. Давно пересекли экватор, а желтые плоскогорья, изредка сменяющиеся зелеными пятнами лесов, не кончаются. Наконец, уже на закате дня (а вылетели из Луанды с рассветом) бесконечно долгая пустыня оборвалась — и ослепительная синева заполнила пространство.

Были ли это воды Аденского залива или Индийского океана — сказать не берусь, потому как синеву эту вскоре словно обрезала желтая линия берега. И снова под крылом — пустыня, но уже серо-пепельная, каменистая, коричневые узлы гор, барханы до горизонта, плоскогорья, плоскогорья...

Мы пересекаем самый большой полуостров Евразии, в восточной части которого, у берегов Персидского и Оманского заливов, лежит государство ОАЭ — Объединенные Арабские Эмираты. В одном из его эмиратов — Шардже, в международном аэропорту города Шарджа, мы должны приземлиться. Самолет дозаправится горючим, а экипаж надеется день-другой отдохнуть в этом современном караван-сарае и оставить — не без пользы для себя — так тяжко заработанные доллары.

Штурман, уже не раз бывавший в Шардже, говорит мечтательно:

— Город из сказок Шехерезады...

Трудно поверить в это, видя проплывающую под нами суровую, скудную землю, хотя знаю, что природа щедро одарила ее нефтью и газом. Нефть обнаружили здесь в 50-х годах, и с тех пор страна стала богатеть, как, впрочем, и другие государства, расположенные в нефтегазоносном бассейне Персидского залива.

К Шардже подходили уже ночью. Незнакомый месяц — как ломоть янтарной дыни — смотрел рожками вверх в черноту неба. Но свет его, казалось, не доходил до земли: она лежала под крылом темная, немая. И вдруг — словно все жемчужины поднялись разом с отмелей Персидского залива, раскрылись и засияли тысячами огней...