Вокруг Света 1994 № 09 (2648) - [29]

Помолчав, Дэвид опять переменил тему и сказал:

— Вы занимались исследованием Антарктиды, и вам, наверное, будет интересно узнать, что членом моего колледжа, который называется «Кикс-Колледж», был когда-то один из спутников капитана Скотта, побывавший с ним на Южном полюсе, доктор Вилсон — друг Скотта и врач его экспедиции. В свой поход на полюс Вилсон взял маленький флаг нашего колледжа, который и поднял на Южном полюсе. Этот флаг потом нашли на теле погибшего Вилсона. Сейчас он хранится в актовом зале колледжа среди самых почетных реликвий. Пойдемте, я покажу вам этот зал и этот флаг...

Когда я вернулся к себе в институт, меня ждал сюрприз. После вечернего чая мы с Гордоном вышли на улицу, и он вдруг сказал:

— Знаешь, Игорь, я в этот уик-энд разбирался в одном из своих гаражей и нашел там старый велосипед, который когда-то купил еще в Австралии.

Уже много лет на нем никто не ездил, потому что у меня и у жены есть новые. Но я выкатил его в воскресенье, чуть почистил, надул колеса — и, оказалось, он прекрасно ездит. Возьми его себе, пока ты в Кембридже. У машины этой только одно неудобство — слишком маленькие колеса. Я бы назвал их не колесами, а колесиками. Но для небольших поездок она вполне хорошая. — И он протянул мне ключ от цепи, которой велосипед был прикован к чему-то неподвижному.

— Только никогда и ни при каких обстоятельствах не оставляй велосипед непрокованным даже на минуту, — сказл Робин. — Его тут же уведут. Ты можешь оставить, забыть на улице в Кембридже многие вещи. Их не возьмут. Но велосипед уведут немедленно. Это болезнь Кембриджа.

Конечно, я с благодарностью взял этот велосипед, который тут же окрестил про себя «коньком-горбунком». На своих маленьких колесиках, но сделанный для взрослых, велосипед действительно напоминал конька-горбунка; окрашенный в светло-оливковый цвет, с двумя скоростями и задним ножным тормозом, с большой желтоватой плетеной кошелкой для покупок на заднем багажнике и прекрасным электрическим динамо, встроенным во втулку переднего колеса и дающим хорошее освещение, без которого в городе нельзя ездить вечером, — он был чудо как хорош. Велосипед доставлял мне с того дня массу приятных минут и никогда не подвел на узких, забитых машинами и велосипедами улицах города. Иногда мне самому было непонятно, как меня или кого-то еще не сбивают автомобили. Но опыт взаимного сосуществования этих видов транспорта в Кембридже был, по-видимому, так велик, что за все время пребывания здесь я не видел столкновения автомобиля с велосипедистом. Меня удивляло это еще и потому, что большинство английских велосипедов имеет почему-то тормоз только на переднем колесе, а это опасно при торможении на горках и особенно в гололед. Почему-то втулка заднего колеса дорожных велосипедов Кембриджа не имела устройства для торможения педалью. Один из моих здешних коллег сказал мне: «Причина в том, что англичане начали ездить на велосипедах задолго до того, как в Европе была изобретена эта втулка. Она произвела переворот во всем мире, но верные старым традициям англичане почти не заметили ее и ездят по старинке».

Через несколько дней после беседы с Дэвидом я нашел время, бросился на спину своего «конька-горбунка» и помчался в старый центр города. С трудом нашел там средневеково-узкую улицу под странным названием Улица Бесплатной Школы, где была лаборатория Резерфорда. Но вот нашел и арку, похожую на ту, о которой говорил Шенберг. Рядом доска, на которой написано: «Кавендишская лаборатория 1874-1974. Основана герцогом Девонширским и расширена лордом Релеем (1908) и лордом Остином (1940)». Ага, вот откуда ее название! Ведь я читал где-то, что герцога Девонширского звали Уильям Кавендиш. Он был в то время канцлером Кембриджского университета. Читаю дальше: «В Кавендишской лаборатории со времен первого Кавендишского профессора Джеймса Кларка Максвелла помещался Физический факультет до тех пор, пока лаборатория не переехала в новое помещение в Западном Кембридже».

Я был разочарован. Значит, лаборатория переехала, а здесь осталась как бы только ее высохшая, пустая оболочка. И потом, почему нет даже упоминания о Резерфорде? Неужели его действительно задавили другие имена?

Пройдя через арку, я попал во двор, описанный мне Дэвидом, и сразу увидел двухэтажное здание с легкой крышей. Но что это? Крупными буквами на входе было написано: «Лаборатория аэрофотосъемки». И лишь чуть ниже и более мелко «Лаборатория Монд». Да, конечно же, это лаборатория, построенная Капицей. Делаю несколько шагов влево от входа — ничего нового. Иду направо, вдоль стены, делающей здесь плавный полукруг, и вдруг на высоте двух-трех метров над землей на светло-кремовых как бы керамических кирпичах стены вижу глубокие прорези-линии, создающие штриховой рисунок: знаменитый, растопыривший лапы и раскрывший зубастую пасть, но совсем не страшный крокодил. Да, конечно, это лаборатория Капицы. Бывшая лаборатория.

Открываю дверь, захожу. Полукруглый вестибюль, завешанный объявлениями. Слева на белой стене — прекрасно сделанный, тоже белый, барельеф: голова красивого маститого старика в профиль, обведенная круглой рамкой, и вдоль рамки надпись: «Резерфорд». Я читал об этом барельефе, да и Дэвид рассказывал: когда здание лаборатории было открыто, кто-то усомнился в правильности горбинки носа Резерфорда на барельефе, и чуть было не случился скандал. Прямо передо мной — еще одна дверь, ведущая дальше. Пробую ручку: дверь открыта. Прохожу — какие-то ступеньки ведут вверх. Кругом никого. Поднимаюсь и оказываюсь в очень длинном, занимающем все здание зале с высоким потолком-фонарем, через который в зал льется свет. Вижу длинный, вдоль всего зала, стол, заваленный рулонами с какими-то картами и огромными аэрофотоснимками или снимками из космоса. Молодая женщина работает с ними. Она подняла голову, услышав скрип половиц: «Вам что-то здесь нужно, сэр?»