Вокруг Света 1993 № 05 (2632) - [8]

С помощью цепей и подпорок они достигли святой вершины, где путешественник и обнаружил «почитаемый отпечаток стопы нашего отца Адама, углубленный в камень на достаточную глубину, чтобы вызывать удивление». «Когда мы поднялись наверх, то облака скрывали от нашего взора подножие горы»... Восхождением на Адамов пик Ибн Баттута увенчал список мусульманских святынь, к которым он совершил паломничество во время скитаний.

Наш современник тоже не мог обойти священного места. Он нанял молодого тамила Гидома, и после полудня они двинулись в путь. Взбираясь наверх, они проходили мимо небольших храмов и буддийских ступ, полусферических или башнеобразных мемориальных сооружений или хранилищ реликвий. «Мы, индусы, верим, что это отпечаток следа Шивы, а буддисты считают его следом Будды»,— рассказывал по дороге проводник. На узкой вершине они встретили лишь дзен-буддистского монаха и двух местных охранников, указавших им место для ночлега в одной из комнат храма.

Священная стопа оказалась «одиннадцати пядей (одна пядь — 22,8 см) в длину», как и писал Ибн Баттута. Но след был сильно выветренным и за столетия затертым руками фанатичных поклонников.

На краю земли

После непродолжительной остановки на Цейлоне Ибн Баттута двинулся дальше. И тут на него свалилось еще одно несчастье. Одно судно потерпело крушение, другое было ограблено пиратами. Наконец он бросил якорь в небольшом порту под названием Самудра. От него и получил Имя остров камфары, гвоздики и сандалового дерева — Суматра.

Индийские мусульманские купцы принесли ислам на этот остров лишь за полстолетия до Ибн Баттуты. Правитель Суматры Малик Аль-Захир оказался «смиренным человеком, который пешком отправлялся на молитву по пятницам. Он страстно отстаивал веру. И в округе подчинил себе всех неверных».

Путешественник едва ли мог себе представить, что новая религия пойдет дальше Суматры, охватит всю Индонезию, крупнейшую в мире исламскую страну, где живет ныне около 160 миллионов мусульман.

Ибн Баттута побывал и на Яве, в порту Тавалиси, уже не существующем на новых картах. Здесь он повстречал принцессу амазонок, которая возглавляла армию девушек-рабынь, «сражавшихся, как мужчины». В подарок она выделила ему двух буйволов, лимоны, рис, перец.

Во время дальнейшего плавания первую остановку Ибн Баттута сделал в Цюаньчжоу, на юго-восточном побережье Китая, как раз на берегу пролива, разделяющего Тайвань с материком. Произошло это в 1346 году. Здесь, у первого форпоста, основанного китайцами для торговли с заморскими купцами, начинался великий «морской шелковый путь». Порт произвел впечатление на путешественника, как «один из крупнейших, где насчитывалось до ста больших джонок».

С древнего каменного маяка Томас Эберкромби увидел в некогда шумной бухте Цюаньчжоу лишь редкие рыболовные суда да старый каботажный грузовой корабль. На берегу он заметил, что все мусульмане, как и в старину, обитают в древних кварталах у мечети. Этой первой китайской мечети уже 350 лет, и сооружена она примерно в тех местах, где молился Ибн Баттута. Непривычно было видеть на стенах исламский девиз, выписанный китайскими иероглифами: «Нет бога кроме Аллаха».

Китайская земля поразила даже много повидавшего уже к тому времени Ибн Баттуту. «Китай — одна из безопаснейших стран для путников,— писал он.— С большими деньгами человек может отправиться один в девятимесячное путешествие, ничего не опасаясь». Но если иностранец пускался в бегство по каким-либо причинам, его изображение рассылалось по всей стране для розыска. И когда Ибн Баттута увидел на стене свой собственный портрет, причем достаточно схожий с оригиналом, он был немало удивлен этому.

Но, несмотря на все восторги, Китай задел чувства правоверного мусульманина: «Китайцы — это гяуры, поклоняющиеся идолам и сжигающие своих мертвецов как индусы. Они едят свинину и собак, продавая их на базарах». Это и в наши дни можно увидеть в Гуаньчжоу (Кантоне), на рынках которого торгуют собаками, кошками, свиньями, черепахами...

Здесь, как нигде, путешественник почувствовал, как далек он от дома.

В Китае странствия Ибн Баттуты завершились. Он вышел к океану, который за несколько столетий до Магеллана назвал «Тихим». Океан представлялся ему бесконечным, а далекая страна, куда он попал,— краем земли.

Наступило время возвращаться домой.

Три года добирался он до своей страны, которая, по его словам, «лучшая из всех, потому что в ней есть в изобилии фрукты, протекает много рек, а сытной пищи имеется в достатке». Слова эти явно продиктованы тоской по родине, не угасшей за долгие годы странствий... Уже в Марокко он узнал о смерти матери, случившейся всего лишь за несколько месяцев до его прибытия; столь уважаемый им отец умер еще 15 лет назад.

Недолго пробыл Ибн Баттута в родных местах. Неугомонная натура жаждала новых впечатлений — и вот он уже на юге Испании, с отрядом марокканских добровольцев, защищающих Гибралтар от крестоносцев; потом были Малага и Гранада. А через три года после восточных странствий — изнурительный поход на верблюдах по Сахаре. 1500 миль через пески, в «Землю негров», как говорил Ибн Баттута, где у Марокко были свои торговые интересы.