Вокруг Света 1992 № 01 (2616) - [3]

Трудно представить, как можно добыть эти мощные, пронизывающие скалистую почву коренья, чтобы попробовать на вкус...

Обогнув невысокий холм, дорога тянется по узкой долине. А по обе стороны дороги — еще одно чудо этих мест. Знаменитые с библейских времен деревья, стволы которых питают не обыкновенные соки, а благовонные ладан и мирра.

Расчехлив фотоаппарат, пробираюсь к ближайшему ладаноносу, название которого по-сокотрийски звучит как ласковое имя — «любан». От стройного ствола, покрытого тонкой золотистой корой, отходят толстые ветви, напоминающие гигантских одеревеневших змей. Редкая крона из небольших овальных листьев не дает тени, зато и не скрывает затейливого рисунка ветвей. Надрезав кору ножом, наблюдаю, как из-под нее, медленно наливаясь, вырастает янтарная прозрачная капля и вдруг срывается вниз тонким прерывистым ручейком, теряющимся в складках коры. За ней вызревает новая капля. По стволу снуют муравьи, прилипают, отрываются или тонут в струйках смолы, которые уносят их крохотные мумии. Так же и тысячи лет назад, во времена древнего Рима, благовонная смола янтарными слезами искрилась на солнце, привлекая сюда и римлян, и греков, и египтян; они заполняли ею трюмы кораблей, и она по мере удаления от острова превращалась в золото...

До перевала мы добрались перед самыми сумерками. Дорога оборвалась у каменной ограды, проходящей по гребню горы, по границе между пастбищами, которые принадлежат разным племенам. На пастбище щипали редкую жухлую траву невысокие коровы с короткими рогами и едва заметным выменем. От ограды круто спускалась в ущелье тропа, которая через каменные завалы и заросли диких лимонов уже в полной темноте привела нас к селению бедуинов Дирьхо.

Несмотря на поздний час, на краю деревни ярко горел костер, вокруг которого собрались все ее обитатели, от мала до велика. Глядя на горцев, кутавшихся в платки и одеяла от ночного холода (температура упала градусов до двадцати пяти — выше нуля, конечно) и с любопытством рассматривавших нас, я подумал, удастся ли нам собрать их вот так же для обследования?

Ночью нас разбудили громкие крики. Мы с Профессором выскочили из палатки. Луч фонаря осветил возбужденные лица наших спутников, ночевавших у костра на пальмовых циновках. Они окружили Абдаллу и смотрели на его высоко поднятую руку с отставленным большим пальцем, который раздувался на глазах. Хамис держал деревяшку, на которой замер пойманный виновник переполоха — желтоватый, сантиметров десять длиной скорпион. Его тело в свете фонаря казалось восковым, ненастоящим. Но вот тонкий, составленный из множества члеников хвост с двумя черными жалами на конце дрогнул и загнулся дугой к самой голове с мельчайшими бусинками глаз. Хамис бросил деревяшку в догоравший поблизости костер.

Я обработал место укуса и сделал укол. Лагерь затих. Утром, выглянув из палатки, окликнул Абдаллу; он, улыбаясь, поднял свой укушенный палец, показывая, что все в порядке.

Голоса под пальмами смолкли. Слева, приближаясь, послышалось шуршание песка. Не имея возможности повернуть голову, я не вижу, кто идет, но по тяжести, с какой вдавливаются в песок шамбалы, нетрудно догадаться, что это — Профессор. Мощная фигура, стесненная рубашкой, в просторной клетчатой футе склонилась надо мной, заслонив луну. Убедившись, что глаза у меня открыты, он присаживается на стоящую рядом канистру и сообщает:

— Хамис говорит, что где-то тут за пальмовой рощей должна быть деревня, и предлагает послать туда бедуинов. Тех двоих, что едут с нами. Может быть, им удастся как-нибудь сообщить о нас в Хадибу, добыть воду и что-нибудь из еды.

— Как они могут связаться с Хадибу, если ни телефона, ни телеграфа здесь нет?

— Телеграфа нет, но ведь бедуины как-то умудряются передавать информацию от деревни к деревне, и очень быстро. Вспомни, куда мы ни приезжали, везде уже знали о нашем приезде. А ни одна машина нас не обгоняла.

— Тогда стоит попробовать.

— Но бедуины отказываются идти.

— Почему?

— Говорят, что в роще живут джинны и ночью туда идти опасно.

— Но у них ножи за поясом.

— Ты же знаешь, для чего у них ножи.

Конечно, я знаю, что ножи здесь служат не для нападения или защиты. Выкованные из обломков какой-нибудь старой пилы, они скорее напоминают деталь столового прибора, чем боевое оружие. Скотоводу без этого ножа не обойтись. Не очень острого лезвия вполне достаточно, чтобы перехватить горло козе и освежевать тушу, нарубить сучьев и вырезать палочки, трением которых добывают огонь...

Назавтра неподалеку от лагеря, на освещенном низким солнцем склоне горы, вижу группу горцев. Оказалось, они пришли на прием к доктору. Хамис обещал жителям деревни, что доктор примет всех желающих, и просил их помочь нам в обследовании.

Мужчины — в футах из легкой, чаще клетчатой ткани и ярких рубашках либо просто голые по пояс. Головы их повязаны пестрыми платками с цветными кисточками по краям. Обуви горцы не носят. Женщины одеты в свободного покроя платья из плотной одноцветной ткани — ярко-красные, зеленые, желтые, синие. Лица открыты.

Еще не совсем веря в удачу, мы принимаемся за дело. Все знают свои обязанности, несколько дней совместной работы в Хадибу позволили нашим помощникам «набить руку». Профессор с Хамисом беседуют с каждым из пришедших, выясняют их «паспортные данные» (хотя паспортов здесь нет): имя, место рождения их самих и их родителей, бабок и дедов, возраст... Если с выяснением первых пунктов обычно особых затруднений нет, то с возрастом постоянные проблемы. То ли бедуины вообще не считают годы, то ли полагают праздным занятием учитывать свой возраст. В общем, в бланках, которые мне нужно заполнить на каждого обследуемого, в соответствующей графе приходится ставить цифру, полученную в результате усреднения трех оценок — Профессора, Хамиса и моей.