Вокруг Света 1991 № 12 (2615) - [4]

Но империя Мухаммеда I была слишком крупным противником. Никакие хитроумные доводы семиградских политиков не могли бы убедить турок добровольно отказаться от экспансии на Север. Имелись и соображения высшего плана, вообще не подлежащие обсуждению: ислам — религия завоевателей. Поэтому независимость Трансильвании оказалась тесно связанной с замыслами и действиями валахских господарей — маленькое княжество Валахия лежало между Семиградьем и мусульманским колоссом, играя роль своеобразного буфера. Прежде чем напасть на трансильванские города, туркам требовалось покорить Валахию; и в интересах семиградцев было создать такое положение дел, чтобы султан дважды подумал, прежде чем начинать новую войну с Валахией.

Эпитет «новая» не случаен. Хотя в середине XV века значительная часть Балканского полуострова уже входила в состав Османской империи, турки чувствовали себя здесь скорее господами, чем хозяевами. Восстания против турецкого владычества вспыхивали то тут, то там; их питали два могучих источника — стремление к национальной независимости и защита веры отцов. Эти восстания всегда жестоко подавлялись, но все же иной раз вынуждали турок идти на некоторые компромиссы.

Одним из таких компромиссов было сохранение государственного статуса отдельных княжеств, при условии их вассальной зависимости от султана. Была оговорена ежегодная дань — например, Валахия выплачивала ее серебром и лесом. А для того, чтобы тот или иной князь ни на минуту не забывал о своих обязанностях по отношению к повелителю правоверных в Стамбуле, он должен был отправить заложником ко двору султана своего старшего сына. И если князь начинал проявлять строптивость, юношу ждала —в лучшем случае — смерть.

Такая судьба была уготована и молодому Владу. Вместе с несколькими другими «высокородными отроками» — боснийцами, сербами, венграми — он провел несколько лет в Адрианополе в качестве «гостя».

Впечатления, приобретенные им в этот период, оказались, видимо, решающими при формировании характера будущего господаря Валахии. Радушные хозяева не скупились на наглядные примеры, показывающие, что ждет всякого, кто вызвал гнев султана или его приближенных. Влад и сам с детских лет выказывал свирепость, казавшуюся излишней даже в те суровые времена. Но с организованной жестокостью, возведенной в принцип, он познакомился уже при дворе султанского наместника, и эта школа не прошла впустую. Турки были хорошими учителями, а Влад — понятливым учеником.

Об изощренных казнях европейского и мусульманского средневековья написано много книг; читать их страшно. Ограничимся описанием двух небольших и, по понятиям того времени, незначительных эпизодов, свидетелем которых был молодой Влад.

Первый эпизод — повесть о султанском милосердии. Дело было так: один из вассальных князей поднял восстание, и этим обрек на смерть двух своих сыновей-заложников. Мальчиков со связанными руками привели к подножию трона, и султан Myрад объявил, что по своей бесконечной милости он решил смягчить заслуженную ими кару. Затем, по знаку властелина, один из янычар-телохранителей выступил вперед и ослепил обоих братьев. Слово «милость» применительно к данному случаю употреблялось вполне серьезно, без всякой издевки.

Вторая история связана с огурцами. Гостеприимные турки выращивали для стола пленных принцев привычные им овощи, и вот однажды обнаружилось, что с грядки похищено несколько огурцов. Дознание, срочно проведенное одним из визирей, не дало результатов. Поскольку подозрение в краже редкого лакомства падало в первую очередь на садовников, было принято простое и мудрое решение: немедля выяснить, что находится в их желудках. «Специалистов» по вспарыванию чужих животов при дворе хватало, и волю визиря тут же исполнили. К радости верного слуги повелителя правоверных, его прозорливость получила блестящее подтверждение: в пятом по счету разрезанном животе обнаружились кусочки огурца. Виновному отрубили голову, остальным же было дозволено попытаться выжить.

Что же касается казни на колу, то редкий день обходился без этого зрелища, причем во время групповых казней первыми жертвами всегда были цыгане. Гибель одного или нескольких несчастных кочевников являла собой как бы обязательный традиционный пролог к еще более обширной кровавой драме.

Теперь трудно представить, что происходило в душе не по возрасту угрюмого двенадцатилетнего мальчика, видевшего все это изо дня в день. И, наверное, именно отроческие годы Влада, омытые реками крови, превратили его в нравственного калеку. Период турецкого плена — ключ к разгадке всей последующей жизни нашего героя. Какие чувства переполняли его сердце, когда он смотрел на предсмертные муки людей — жалость, ужас, гнев? Или, может быть, страстное желание применить что-нибудь подобное к тем, кто держит его в плену? Во всяком случае, Влад должен был скрывать свои чувства, и он в совершенстве овладел этим искусством. Ведь точно так же его отец в далекой Валахии, стиснув зубы, слушал надменные речи турецких послов, сдерживая руку, рвущуюся к рукояти меча.