Вокруг Света 1989 № 08 (2587) - [29]

Киты, ставшие завсегдатаями залива Сан-Хосе, как две капли воды похожи на своих собратьев, обитающих в холодных морях Северного полушария. Считается, что австралийский кит никогда не пересекал экватор. Не бывал он и в Бискайском заливе. В просторечии северянин зовется по-всякому: и бискайским китом, и черным, и баскским, и даже... китом с шапочкой. Дело в том, что наверху, почти у края его вытянутой головы, имеется большой плоский нарост, издалека действительно напоминающий шапочку. Это — среда обитания паразитов, ракообразных, червей; она шевелится, извивается длинными отростками, похожими на редкие пряди волос. Еще один такой же нарост расположен под нижней губой — на манер бороды. Другие, поменьше, разбросаны по всей голове, что придает каждому киту присущий лишь ему одному облик.

Но надо сказать, все эти прозвища он заслужил. Считается, например, что еще тысячелетия назад с наступлением весны черные киты проникали в Бискайский залив. А где-то в XVI веке жители прибрежных деревень — а это были баски — начали на них охотиться. Разумеется, и раньше в тех краях находились смельчаки, отваживавшиеся сразиться с исполином, но только начиная с 1500 года техника охоты (потом ее переняли голландцы и другие народы) стала настолько совершенной, что на китов, собственно, уже и не охотились — их добывали. В те времена в Бискайском заливе велась так называемая свободная добыча китов — другими словами, китобои не облагались пошлиной. Позднее они обязаны были отдавать властям до трети своей добычи.

И все-таки самое известное определение этого кита — «кит настоящий», или «натуральный». С незапамятных времен именно черные киты слыли самой желанной добычей китобоев.

В отличие от других, туша черного кита не тонет, ее нетрудно отбуксировать к пристани, а оттуда уже отправить на фабрику по переработке китового жира. Именно такой кит и считался настоящим...

Целый год киты провели в безостановочном плавании по гигантской Атлантике, послушные лишь воле миллионами лет складывавшихся миграционных течений. Почему же из великого множества возможных прибежищ они избрали именно эти два залива полуострова Вальдес? Или Сан-Хосе и Гольфо-Нуэво для них — самые уединенные из всех мест? А может, ими движет тот же инстинкт, что бросает лососей в неукротимую борьбу со стремниной северных рек — вперед, вперед и выше, к рождению, к смерти? То же чувство, что заставляет угрей искать пути к Саргассову морю, чтобы там, где они сами увидели свет, и только там зачать новую жизнь?..

Почти для всех млекопитающих роды — событие интимное. Животные, обитающие на суше, укрываются от посторонних глаз — в норе ли, в логове или в берлоге. Ведь, совершив нелегкий свой труд, мать первое время не в силах будет защитить ни детенышей, ни саму себя от разбойного нападения. С самкой кита все обстоит иначе: и велик океан, да негде ей здесь укрыться. Повсюду, со всех сторон подстерегает опасность, и чувство этой опасности она впитывает с материнским молоком. В любой момент мародер — касатка, к примеру,— может, проскользнув под ее брюхом, оборвать жизнь в самый момент ее рождения.

Надо сказать, что и брачные игры китов происходят при большом скоплении публики. Целая стая самцов начинает ухаживать за самкой — то есть устраивает за ней погоню и по воде, и под водой. Все это длится до тех пор, пока она не позволит кому-то из них ее настичь. Один-единственный избранник указан — остальные могут быть свободны. И они почтительно удаляются прочь; не совсем прочь, конечно, но на приличную дистанцию. Это — самые стойкие кавалеры. Остальные еще раньше махнули плавником на норовистую невесту — и подустали в дороге, да и соперники изрядно намяли бока: в этой гонке с выбыванием каждый норовит почувствительнее боднуть слишком уж разгорячившегося соседа.

А нам, с берега наблюдающим эту картину, и невдомек еще, что там происходит на самом деле: и немыслимая круговерть голов и хвостов, и прыжки, и ныряния в воду — все представляется лишь шумной, развеселой забавой. Да и чего не порезвиться? И время, и место вполне подходящее...

Гонка закончилась! Избранник по-прежнему идет за самкой. Остальные, как я уже говорил, держатся на почтительном расстоянии, но тоже плывут следом, сохраняя при этом мужское достоинство. Но эти двое — до чего же они хороши... То стремительно пронзив толщу воды, они в парящем полете продолжают свой путь, то вдруг движение их замедляется. И ведет его она, она правит бал, распорядительница — лукавая, чуть проказливая. А когда наконец уступает, он, подплыв, обнимает ее плавниками.

Впрочем, далеко не всегда все оборачивается так, как того хотелось бы жениху — из-за строптивого характера невесты свадьба может оказаться и под угрозой срыва. Нам не раз приходилось наблюдать, как в тот самый момент, когда, казалось бы, все у них сладилось, невеста вдруг резко прекращала гонку, потеряв вдруг к избраннику всякий интерес и, разумеется, давая ему понять это. Как? Ну, например, высоко подняв хвост, сама застывает в воде почти отвесно вниз головой. Киту ничего не остается, как ждать, когда у его подруги кончится запас воздуха — минут 15—20, и еще надеяться, что женское кокетство все-таки возьмет верх над упрямством. Но, случается, жених получает и полный отказ — это когда самка вдруг вылетает на отмель и едва не застревает там, высунув голову на поверхность. В таком положении к ней уже не подступиться. Обескураженный жених еще пытается с ней кокетничать — нежно толкается головой, касается плавниками. Все тщетно, и, безутешный, он наконец присоединяется к компании прочих неудачников.