Вокруг Света 1988 № 07 (2574) - [8]

В столовой мы сидели вместе с Михаилом Цюпко и Василием Яцурой. Я заметил, как при этом лица их разом помрачнели, и Цюпко, отставив чашку с чаем, негромко и решительно произнес: «Я здесь не останусь...» Василий его поддержал. Понять их было можно. О том, что кому-то придется все же остаться в Кабуле, мы и раньше знали, да, как всегда, каждый надеялся, что не ему.

Вечером следующего дня Цюпко, поглаживая усы, сказал:

— Все нормально, включены в баграмскую группу, летим вместе.

Между тем два часа назад нам сообщили, что в районе Баграма сбит самолет и из экипажа спасся один радист. Поступило указание: баграмской группе особое внимание обратить на соблюдение строгой дисциплины. В тот момент мне вспомнилось, как, готовясь к этой командировке, мы осваивали парашют, с которым потом отрабатывали прыжки на тренажерах, учились владеть современным автоматическим оружием. Многие недоверчиво посмеивались над той серьезностью, с которой нас готовили, и только оказавшись в условиях настоящей боевой обстановки, оценили это. Тогда-то Цюпко и заметил, что теперь, мол, стал настоящим военным корреспондентом. Все рассмеялись, почему-то восприняв его слова как шутку. Но сейчас никто уже не улыбался.

Итак, в баграмской группе вместе с Натальей Яниной из ЦК ВЛКСМ и Еленой Лосото из «Комсомольской правды» стало пять человек. Ночью мы вылетели в Баграм.

«Духи» обретают плоть

— Где можно встретить душманов? — Политработник войсковой части подполковник Святослав Лис усмехнулся нашему наивному вопросу и, кивнув на металлические ворота, которые только что миновали бронетранспортеры, доставившие нас с аэродрома в военный городок, сказал: — Сейчас, ночью, достаточно отойти сотню-другую метров от гарнизона, и вполне вероятно, что вы с ними встретитесь. Я уж не говорю об окрестностях...

Иногда с наступлением холодов главарь какой-нибудь группы душманов заявлял о прекращении борьбы против народной власти и располагался со своими людьми в кишлаке под городом. Но весной снова уходил в горы и продолжал налеты на советские заставы и посты. Чаще других объектом диверсий становился трубопровод, тянущийся вдоль основной дороги через Саланг на Чарикар и до Кабула. Но и мятежники устают от бесконечной и бессмысленной войны. Политика национального примирения делает свое дело. Многие уже задумываются над безысходностью затяжной борьбы. В некоторых районах провинции Парван нашему командованию удается договориться с местными душманскими группами о ненападении на охраняемые советскими войсками участки дорог, заставы и о прекращении взрывов трубопровода. Правда, о каком-то полном доверии к таким «договорным группам» говорить, естественно, не приходится.

Сложность заключается еще и в том, что «договорные» имелись и у царандоя, и у местных афганских властей. Если наша разведка обнаруживала базы душманов или скопление мятежников, решение об уничтожении их принимал Совет обороны провинции, куда входят представители местных партийных органов, народной армии, царандоя и командования советских войск. Однако нередко базы находились в кишлаках, подконтрольных договорным группам душманов. И тогда согласие на боевую операцию Совет обороны не давал. Но даже если и принималось такое решение, вражеская разведка сразу узнавала о нем. Ничего странного или удивительного в том не было, своих агентов антиправительственные формирования имеют фактически в каждом кишлаке, особенно в районах дислокации советских гарнизонов.

Все это мне невольно пришлось вспомнить буквально на следующий день. Мы только что вернулись из баграмского медсанбата и, не теряя времени, вместе с Михаилом Цюпко отправились в роту. Войдя в казарму, спросили смотревших телевизор солдат, где найти командира роты, и постучали в указанную дверь. Навстречу нам с койки поднялся старший лейтенант в накинутом на плечи бушлате.

— Простите,— закашлявшись, виновато проговорил он,— знобит что-то.

Узнав, что мы хотели бы поговорить с кем-нибудь из боевых танкистов, кивнул и, приоткрыв дверь, крикнул:

— Дневальный, найди старшего сержанта Живова, рядового Бордака и давай их срочно ко мне.

Потом снова уселся на койку и, закурив, сказал:

— Отличные ребята, а в бою сразу видно, кто чего стоит.

— Значит, и здесь встречаются всякие? — спросил Цюпко.

— Как и везде. Да только бои здесь не учебные, правда, этого некоторые так и не успевают понять.— Он глубоко затянулся.— Меня ведь, как и любого другого офицера, до службы в Афганистане учили военному ремеслу в условиях, максимально приближенных к боевым. Я и здесь долго воспринимал все происходящее в учебном порядке — ребята мои падали под пулями, подрывались на минах, а я словно ждал, что они вот-вот встанут. Но однажды меня оглушила мысль: а ведь они никогда уже не поднимутся! — и что-то во мне повернулось и заныло, как осколок. Да я точно знаю, что мы все, «афганцы», останемся с такими осколками в груди. Если останемся живы. Там, в Союзе, об этом всякому не расскажешь, да и не поймут, раз не испытали.

Кашель заставил командира на несколько минут прерваться.