Вокруг Света 1988 № 06 (2573) - [2]

Двадцать взлетов и посадок выполнили затем летчики, прежде чем продолжить полет. Им необходимо было убедиться, что эта машина при посадке на укороченную полосу во льдах не подведет. Может, поэтому Галуненко в первый полет на СП-28 категорически отказался взять кого-либо из пассажиров.

И посылки и пассажиров доставили на СП-28 вторым рейсом.

Самолет взял курс на СП-30, дрейфовавшую неподалеку от острова Врангеля. Но на подходе получили сообщение, что тот клочок полосы в четыреста метров, на который собирались сесть, исчез. Полоса раскололась надвое... На СП-30 пришлось сделать сброс: груз на парашютах опустился столь мягко и точно, в двух шагах от кают-компании, что киевские торты, как сообщили нам зимовщики по радио, выглядели как из магазина. А затем садились в Черском, и московских артистов тепло приветствовали тысячи колымчан.

Ленинград — СП-28

В. Орлов, наш спец. корр.

Человек в арктическом пейзаже

От нашей палатки до края льдины всего сто метров. Лыжи легко скользят по плотному снегу. Шахтерский головной фонарь освещает мне дорогу на ровной, слегка всхолмленной ледяной поверхности. В полярной ночи кромка льдины узнается по вставшей вдоль нее гряде торосов. За ней — пространство взломанного льда, вздыбленных обломков, хаотических нагромождений. Между обломками льда высокие сугробы снега.

А летом здесь было разводье. Большое и широкое. И тогда мелкие волны часто бились о ледяной берег, вымывая в толще льдины углубления. В воздухе и на льду — чайки, на воде — кайры. Но скоротечно арктическое лето. Уже в августе все разводья и снежницы (озерца талой воды на льду) покрылись тонким зеркалом темного льда. Резко уменьшилась низкая облачность, исчезли бесконечные туманы. В ясном похолодавшем воздухе заиграли неброские, но многоцветные краски полярной осени.

Поворачиваю влево и иду по старой лыжне вдоль кромки льдины. Собственно, это даже не лыжня. Ветер выдул снег, и остались лишь два невысоких узких снежных рельса с лыжным следом поверху. Узнаю приметные места гряды торосов. Вдруг дорогу мне преграждает свежее нагромождение льда. Старая лыжня ныряет в черную воду у подножия нового тороса. Это край нашей льдины не выдержал незримого напряжения океана, обломился и ушел под воду. И без того небольшая льдина, на которой мы живем и работаем, уменьшилась еще. А нависающая стена обломков толстого льда вновь изготовилась для дальнейшего наступления.

А пока тишина и неподвижность. На небе полыхает северное сияние. По нижнему краю высокой занавеси, извилисто протянувшейся от одного края горизонта до другого, бегут красные волны, гонимые ветром. Сквозь неверный льющийся свет сияния видны семь звезд Большой Медведицы. Прямо над головой Полярная звезда.

Менее чем в полукилометре от меня семь ярких ртутных ламп выхватывают из тьмы крохотный, в масштабах ночной Арктики, мирок. Там наша дрейфующая станция СП-29. Неподвижно стоят домики, словно вмерзшие в лед маленькие кораблики с высокими застывшими снежными бурунами у форштевней. Мачты разного назначения над домиками лишь усиливают это сходство. Что же может противопоставить эта маленькая храбрая эскадра леденящему напору ветра и снега, черным молниям трещин, неожиданно рассекающих льдину? Конечно же, не фанерную хрупкость стен-бортов своих «корабликов», а знания, опыт и умелые неутомимые руки своего экипажа. Так было всегда, когда человек приходил в Арктику.

Неожиданно что-то мягко толкнуло меня в ногу пониже колена. Мишка! Наш общий любимец — полугодовалый пес, черный, лохматый, общительный и добрый. В отличие от своего отца, волкообразного крупного Тороса, который является персональным сторожем только своего кормильца механика СП-29 Николая Васильевича Лебедева, Мишка с удовольствием сопровождает любого, удаляющегося от лагеря. В этом отношении он весь в свою мать. Ее звали Вега. Прошедшим летом она, гоняя, как обычно, очередного белого медведя, где-то сплоховала и не успела увернуться от его когтистых лап. И винтовка у нас была под рукой. Но что поделаешь, если наша умная, добрая и полезная собака в Красную книгу не занесена, а этот хищник в ней значится.

Я наклонился к Мишке. Он уткнул свою лохматую голову мне в колени и как-то шумно вздохнул. «Неужели так тяжело?» — шутливо спросил я, поглаживая сироту. «Ничего»,— вильнул он хвостом, поднял голову и ухватился зубами за рукавицу, приглашая поиграть. Нет, не помнят собаки своих матерей.

Медведи летом просто одолели нас. Редкие дни в июне — сентябре в районе станции не околачивались медведи. Из лагеря мы их выгоняли с помощью собак, стрельбой из ракетниц. Тогда они доходили до свалки пищевых отходов и там оставались на несколько дней. Один жил более недели. Медведь на помойке стал настолько привычным явлением, что сдававший дежурство по станции обычно говорил своему сменщику: «На станции все в порядке. Карабин, ракетница, бинокль и медведь на месте!» Потерпели мы от них много: порвали надувной плот и резиновую лодку, прокусили несколько мягких емкостей с топливом. Да и работать, особенно вне лагеря, приходилось при оружии и с оглядкой. Ведь сильнейший хищник с непрогнозируемым поведением. Дело дошло до того, что начальник станции Валерий Лукин запрашивал (и получил) у соответствующих организаций «добро» на отстрел наиболее агрессивного и прижившегося у нас экземпляра совсем негостеприимного хозяина Арктики. Но, к счастью, для обеих сторон обошлось без этой крайней меры.