Вокруг Света 1988 № 03 (2570) - [36]

Утром, когда я отошел от палатки метров на пять, за спиной послышался легкий шорох. Оглянувшись, я увидел всех трех медвежат, которые проваливались в снег, возбужденно пыхтели, лихорадочно перебирали лапами и лезли, лезли вперед изо всех сил, стараясь меня догнать! Я остановился, медвежата приблизились ко мне и замерли рядом. Я перешел на новое место — и все повторилось. Пробираясь по лесу, я смотрел на медвежат, и сердце сжималось от жалости: глаза их были широко открыты и даже слегка выпучены от напряжения, шерстка слиплась от мокрого снега, раскрытыми пастями они хватали воздух и тяжело дышали — но весь вид их выражал неудержимое стремление двигаться вперед, невзирая ни на какие препятствия и трудности.

Я вернулся в палатку. Медвежата сразу сбились в кучу, я прикрыл их спальным мешком и сел в уголке. Малыши мгновенно уснули, засопели, вздрагивая во сне, а мне было о чем подумать.

Весенний лес, когда снег превращается в мокрую обжигающую холодом кашицу, когда каждая ямка заполняется стылой водой, а от проталины к проталине, как говорят, еще шагать да шагать, вышедшие из берлоги маленькие, чуть больше трех килограммов, малыши должны обладать поистине железным здоровьем, чтобы выжить в этой промозглой сырости.

Восстанавливая в памяти все события недавних дежурств у медвежьей берлоги, я понял, что именно там, в берлоге, медвежата проходят серьезную закалку. Когда медвежата маленькие, медведица кормит их молоком досыта. И при кормлении детеныши располагаются прямо на теле у матери, где им уютно и тепло. Но как только медвежата подрастут, они начинают так донимать мать попрошайничеством, что медведица бесцеремонно сбрасывает их на холодное дно берлоги, а сама ложится на живот. Медвежатам ничего другого не остается, как пристраиваться сбоку, выбирать местечко потеплее, да только сквозь толстую медвежью шерсть тепло не проходит. Вот и греется медвежонок, так сказать, за счет собственных ресурсов. И чем взрослее становятся медвежата, тем более жестко обращается с ними мать. Так постепенно они закаляются, привыкают к холоду — ведь в медвежьей берлоге, особенно в верховой, не очень-то тепло.

Из берлоги медвежата выходят тогда, когда уже прошли этот своеобразный «курс закаливания», и никакие лужи им уже не страшны, лишь бы была возможность обогреться. Медведица-мать, после того, как сама выберется из берлоги, внимательно следит за своими детенышами и часто на проталинах ложится на спину или на бок, давая возможность медвежатам согреться и подкрепиться молоком.

На следующий день я решил продержать медвежат в палатке, пока снег в лесу не растает. Но реакция следования оказалась стойкой. Да и впоследствии медвежата ни на кого меня не променяли, хотя встреч с другими людьми и даже с медведями было достаточно.

Так бродили мы с медвежатами в лесу два лета. В это время года медведю в лесу раздолье. В припойменных сырых местах густо разрослись сныть, медвежья дудка, а в суходольных лугах — злаки, иван-чай. Этими растениями в основном медведь и питается. Хотя ест еще и листья многих деревьев: лещины, клена, рябины, а особенно любит листья осины, может кормиться ими несколько дней подряд, заламывая для этого молодые деревца. На полянах, вырубках лакомится спелой лесной малиной. Причем растения медведи едят по-разному. Если это низкая трава, то пасется на ней медведь как корова. А если высокая, например иван-чай,— то он присаживается у зарослей, свободной передней лапой загребает сразу несколько стеблей, подтягивает их к себе и откусывает макушки. Но при всем многообразии медвежьих повадок, ничто не было для меня столь удивительным, как то, что мои подопытные медвежата частенько поднимали морды и ревели, обмениваясь таким образом звуковыми сигналами со своими сородичами.

Из литературы да и из собственного опыта я знал, что если медвежонок попадется в лапы крупному медведю, то ему несдобровать: взрослый медведь может даже съесть малыша. И медвежата очень боялись старших своих собратьев и их запаха. Но однажды осенью, во время кормежки медвежат на овсяном поле, пришел взрослый медведь средних размеров. Я в это время расположился на лабазе — сиденье из жердей, построенном на раскидистой березе у самого поля. Отсюда было удобно наблюдать за кормящимися медвежатами, да и комары меньше одолевали.

Подошедшего медведя я услышал первым, а потом и увидел пришельца. Медведь, в свою очередь, обнаружил на поле медвежат, но близко к ним подходить не спешил — потоптался на месте и бесшумно лег, вытянув вперед лобастую голову. Медвежата тем не менее почуяли недоброе, зафыркали и бегом бросились к лесу. По-видимому, до них дошел запах медведя. Слышно было, как они с шумом полезли на дерево. Медведь слушал их возню, высоко задирая вверх голову, нюхал воздух, но с места не вставал. Медвежата взобрались почти на самую вершину старой ели и затихли. Тогда медведь медленно встал, не торопясь развернулся и пошел к дереву, на котором сидели медвежата. Понюхал их следы на земле, потом ствол дерева и негромко, как-то миролюбиво фыркнул. С макушки ели послышалось дружное ответное фырканье. И тут начался концерт. Медведь начал фыркать, чмокать, кашлять, свистеть носом, икать!..