Вокруг Света 1987 № 09 (2564) - [8]

Атмосфера социально-экономической нестабильности, приправленная разгулом преступности, служит идеальным питательным бульоном для наркомафии. Вот типичная точка зрения, откровенно высказанная мне таксистом на улице Боготы: «Кокаин — очень опасное дело. Но как иначе бедному человеку заработать достаточно денег, чтобы хотя бы обеспечить семью жильем? Приличная квартира стоит 3—4 миллиона песо. У меня есть родственники, которые кладут на банковский счет по тысяче долларов каждый день. Это около ста пятидесяти тысяч песо. Им достаточно лишь предложить мне какую-нибудь работу в своем деле...»

Вернувшись в Боготу после посещения озера Гуатавита, мы с Луисом Дуне Гомесом долго бродили по опустевшим залам Музея золота. Последние посетители покинули здание. В таинственном полумраке ночного освещения творилось чудо. Стеклянные витражи распахивались, словно двери, впускавшие нас в прошлое. На ладонь ложились золотые фигурки, ожерелья, познавшие прикосновение человеческих рук много веков назад. Директор музея передал мне небольшой каменный сосуд:

— О нем тоже ходили легенды. Но сегодня их лучше бы не вспоминать. Колумбию называют подчас страной Эльдорадо. К сожалению, не только мифического, но и вполне реального — кокаинового. Этот сосуд сродни табакерке, только «табак» индейцы делали из листьев коки. Стимулирующий порошок употреблялся очень широко. В те времена кокаин был послабее нынешнего,— Луис Дуке Гомес грустно улыбнулся.— Утратив, забыв, уничтожив духовную и материальную культуру доколумбовой эпохи, мы пронесли через века «кокаиновую культуру», не только сохранив, но и обогатив ее. История все же порой несправедлива...

Сан-Агустин — Богота — Москва

Алексей Кувшинников, корр. «Известий» — специально для «Вокруг света»

Взгляд на Пловдив с трех холмов

Из окна гостиницы «Тримонциум» я каждое утро вижу массивный куб недавно возведенной почты. Перед ним уютная площадь. Лишь один угол ее не покрыт тяжелыми плитами: там чернеет зев древнего города с обломанными зубами мраморных колонн.

В вечерних сумерках или в дымке начинающегося дня сиреневые тени колеблются меж этих остатков былого, и кажется, центральная площадь оживает. Но какому городу принадлежит она?

Фракийцы обнесли город, возникший на месте древнего поселения, крепостной стеной и нарекли его Пулпудеву, а славяне называли его Плендив.

 

Когда в 342 году до нашей эры Филипп II Македонский основал здесь город, то имя ему дали — Филиппополь. Не раз предавали его огню и мечу кельты. В I веке нашей эры римляне превратили город в центр Фракийской провинции. Он назывался Юлия, Ульпия, Флавия Тримонциум — в зависимости от того, какая из римских императорских династий находилась у власти. В 251 году город осадили готские племена и, несмотря на отчаянное сопротивление населения, ворвавшись внутрь, сожгли его дотла. Такой переменчивой, трагической была судьба «величайшего и красивейшего из всех городов», как называл его древнегреческий писатель Лукиан.

Конечно, посетителю Пловдива обязательно покажут южные ворота Филиппополя — Хисар Капию или останки стен акрополя на Небет-Тепе.

На скальной горе Небет-Тепе — одной из вершин Трихолмия (так переводится слово Тримонциум) — зародилось в древности поселение, которое, разрастаясь, спускалось вниз по склонам холмов. Так возникли город и площадь в его центре. Когда при строительстве новой почты вскрыли эту площадь, то жители специально поднимались на Тримонциум, чтобы собственными глазами посмотреть на Древность — обломки мраморных капителей, поверженные стволы колонн... В их воображении возникал шумный разноязыкий античный город.

На востоке теснились инсула — многоэтажные жилые дома. Вокруг площади возвышались внушительные общественные здания из обожженного кирпича, облицованные мраморными плитами. Площадь украшали портики и аркады, за которыми теснились небольшие лавочки, торговые ряды. Прежде всего это был рынок, а затем уже — центр общественной жизни. В древнем Пловдиве заседало общее фракийское собрание — Койнон тракон. Площадь превращалась в форум, где в тени статуй и храмов народ решал свою судьбу... Теперь большую часть площади закрывают узорчатые плиты, покоящиеся на бетонном основании. Но воображение упорно рисует в центре Пловдива античный форум во всем мраморном великолепии. Его просто не хватает нынешнему городу...

— ...Как вам понравилась центральная площадь?

Склонившись над планом, секретарь Пловдивского горкома БКП Андрей Френгов указывает карандашом точку в центре:

— Да, многое она видела.

Площадь слышала поступь воинов Юстиниана, превратившего Пловдив в византийскую твердыню. Однако крепость не устояла против натиска болгар, и город вошел в состав Первого болгарского царства. Затем в течение столетий город был то болгарским, то греческим, пока его не захватили и не разрушили турки-османы. Но, несмотря на многовековое турецкое владычество, на скальных вершинах Тримонциума — Джамбаз-Тепе, Таксим-Тепе и Небет-Тепе — зарождалась новая жизнь, город возникал из пепла пожарищ. Возрождаются ремесла, торговля, и в XIX веке богатые пловдивские купцы открывают свои конторы в Стамбуле, Вене, Манчестере. Гнев народа против чужеземных угнетателей прорвался в Апрельском восстании 1876 года, когда взметнулись болгарские красно-зеленые знамена с изображением льва и словами «Свобода или смерть!». Но старая пловдивская площадь услышала вскоре стук топоров: строили виселицы для расправы над восставшими. А через два года по центральной площади победно процокала казачья сотня есаула Бураго... Болгария вновь обрела национальную свободу.