Вокруг Света 1985 № 06 (2537) - [45]

Матросы спустили шлюпку. По тропинке от домика к берегу спешила женщина в штормовке, она и ухватила конец, брошенный из шлюпки, притянула нас к берегу.

— С приездом,— просто и приветливо сказала Иветта Павловна, будто мы были давно знакомы. И тут же обернулась к двум серым пушистым птенцам, которые пытались ухватить клювами голенища ее сапог.

— Это Кузя и Люся, птенцы серых гусей. Знакомьтесь,— улыбнулась Иветта Павловна.— На острове таких больше не встретишь... В этом году здесь впервые загнездились серые гуси, но гнездо бросили. Я подложила яйца чайкам. Когда птенцы вылупились — увидели меня. А кого они первыми увидят, того и считают родителями. Вот и ходят за мной...

Мы шли к домику, и нас сопровождали, переваливаясь, Кузя и Люся.

На бревенчатой стене домика, рядом с окном, за которым кустились помидоры и вились плети огурцов, была прибита табличка: «Кандалакшский государственный заповедник. Кордон Айнов». Здесь, на самой западной и самой отдаленной точке заповедника, нам предстояло провести три дня.

 

День первый «И есть еще мыс Робинзонов...»

 

— Ну, как дела в Кандалакше? — спросила Иветта Павловна, когда мы, согревшись чаем после морского июльского ветра, сидели в маленькой кухне-столовой. Рюрик Григорьевич (или Юра, как он просил себя называть), подложив в печь поленца, тоже присел к столу.

Мы с Сашей Роговым, фотокорреспондентом, начали охотно вспоминать свои встречи в Кандалакше, в дирекции заповедника, на кордонах, понимая, как давно оторваны эти люди от дома и товарищей, многие из которых так же, как и они, работают на островах.

Дело в том, что владения Кандалакшского заповедника (почти 60 тысяч гектаров) — это несколько материковых участков в районе Белого моря и острова. Около пятисот островов. Они разбросаны по Кандалакшскому заливу Белого моря, а три архипелага находятся в Баренцевом море — Семь островов, Гавриловские и Айновы. Почти семьдесят процентов площади заповедника — морская акватория. Главное направление его исследований — орнитология. Собственно, заповедник и был создан в 1932 году для охраны водоплавающих птиц, и прежде всего гаги обыкновенной. Гагачий пух, как известно, ценится издавна.

Мы рассказывали хозяевам кордона о своем знакомстве с Владимиром Георгиевичем Шубиным, молодым директором заповедника; с Сергеем Муляренко, который, по словам директора, с тех пор, как исполняет обязанности главного лесничего, забыл, когда кончается его рабочий день; вспоминали Василия Ивановича Вощикова, лесника на острове Анисимов, старейшего работника заповедника. Только на время войны расставался он с Белым морем: воевал в пехоте, дошел до Австрии и снова вернулся на острова... Рассказали, как встретил нас Василий Иванович, сухонький старичок в выцветшей рубашке:

— Опять корреспонденты? Покоя не дают.

— Недавно навещали? — Мы ощутили неловкость.

— Дак трех годов не прошло, как гостевали...

При этих словах наши хозяева улыбнулись, а Юра сказал:

— Узнаю Вощикова. Я у него на кордоне свою первую зиму провел.

— А на острове Ряжков были? Как там Бианки, Леночка Шутова?

Виталий Витальевич Бианки и его лаборантка интересовали Иветту Павловну не случайно. Исследования орнитологов в Белом море во многом смыкаются с работой их коллег на Баренцевом: один объект наблюдений — птицы морских побережий.

— У них горячая пора, как и у вас, наверно...— ответила я, вспомнив плавание с орнитологами по Кандалакшскому заливу, от одного заповедного острова к другому.

— Да,— отозвалась Иветта Павловна.— К тому же их «владения» как бы дважды заповеданы: они входят в водно-болотные угодья, имеющие международное значение как места обитания водоплавающих птиц. Так же как залив Матсалу в Балтийском море, дельта Волги, озера Иссык-Куль и Ханка, залив Сиваш в Азовском море...

Так мы сидели и неторопливо разговаривали под шум дождя и почему-то совсем не чувствовали себя на отрезанном от мира острове. Пробегаю глазами корешки книг на стеллажах в рабочей соседней комнате: Вернадский «Биосфера», Куллини «Леса моря. Жизнь и смерть на континентальном шельфе», «Основные вопросы генетики»... Юра следит за моим взглядом, молча попыхивая сигаретой, и чувствуется, что ему хочется вернуться к столу, где стоят весы, разложены папки и тетради.

— А вот и солнышко проглянуло...— говорит Иветта Павловна, давая понять, что разговорам конец. Она поднялась, сняла с гвоздя штормовку и бинокль.

Иветта Павловна шла работать, и мы попросили взять нас с собой: острова мы еще не видели.

Тропа вела в глубь острова, к маяку. Не успели пройти несколько десятков метров, как наткнулись на потемневший сруб колодца. Рядом стояла вешка.

— Этот колодец,— заметила Иветта Павловна,— еще печенгские монахи рыли. Они приплывали сюда на лето — охраняли гаг, заготавливали сено. Дно колодца выложено камнями. Летом, в жару, бывает, кружками приходится воду черпать, а к весне среди сугробов только и найти его можно, что по вешке...

Единственная тропка на острове была проторена среди высоких густых трав. Качались на ветру налитые колосья волоснеца; в низинах поднимались гигантские зонтичные; на лугах, похожих на пестрый ситец, цвели иван-чай, герань, гвоздика, ромашки, дрема красная. В приозерных впадинах ярко зеленели сырые осочники и болотное разнотравье. Но вот тропа чуть поднялась на холм — и сразу открылись заросли папоротника, зеленые подушки вороничника, усыпанные черно-сизыми ягодами...