Вокруг Света 1985 № 03 (2534) - [26]

— Заповедник не мал,— говорит Александр Сергеевич,— почти миллион гектаров занимает его территория. По современным научным стандартам это как раз то, что требуется. Он разделен на четыре участка, но, взгляните на карту, все они сосредоточены на юге Магаданской области. Заповеданы, помимо полустрова Кони, междуречье Челомджи и Кавы, участок пойменных лесов Колымы под Сеймчаном, прибрежная долина реки Ямы и Ямские острова. Оказался под охраной весь комплекс природы, тяготеющей к побережью Охотского моря.

На Чукотке,— продолжал Новиков,— уже действует заповедник «Остров Врангеля». Там охраняются лежбища моржей, берлоги белых медведей, гнездовья белых гусей — вся природа, тяготеющая к Северному Ледовитому океану. А в нашем заповеднике «Магаданский» взяты под защиту тундровые и таежные ландшафты, реликтовые сибирские ели, снежные бараны, различные птицы, нерестилища лососевых рыб, тюлени, сивучи, подводные биоценозы... И получается, таким образом, что эти два заповедника помогают нам сохранить всю природу огромной территории нашего северо-востока!

Мне не было известно, по долгу ли службы или по зову сердца брался за дело по проектированию заповедника «Магаданский» Алексей Петрович Васьковский, но в этот момент я понял, что к делу сохранения природы он относился с большой любовью...

Утром мы отправились в обратный путь. Было тихо, и лесники решили переправить нас в Олу на быстроходном «прогрессе». Александр Кармазиненко запустил подвесной мотор, катер рванулся с места, и берега полуострова Кони стали стремительно уходить назад. Вскоре уменьшились до точек фигурки провожавших нас лесников, но еще долго был виден светлый квадрат крыши их кордона. Кордона, с которого началось сохранение территорий заповедника «Магаданский».

Магадан — Москва

В. Орлов

Григорий Темкин. Двадцать шестой сезон

Окончание. Начало в № 1, 2.

Глава 11

Вокруг котлована на сотни километров простиралась бурая пустыня, утыканная пересохшими пучками комочкообразных кустов. Весь этот далекий, чужой мир лежал под розовато-голубым навесом неба почти без движения, не проявляя никаких признаков жизни. И все же он жил. Жил напряженным ожиданием того, что должно было случиться. И тут в прозрачной безоблачной пустоте метнулась, взорвалась белая молния, словно хлопнула крыльями гигантская птица. Еще, еще разрывы. Лавина молний вонзилась в пустыню. И та в ответ стихии как будто блаженно зашевелилась. Начался сезон пробуждения.

Сколько раз, готовясь к командировке, видел изображение планеты в видеозаписи и мысленно рисовал ее по отчетам экспедиций. И даже вчера, когда я вглядывался и обзорные экраны форстанции, все же никак не мог взять в толк, почему эту планету нарекли столь неприятным именем. Причем, я выяснял специально, планету единодушно окрестили Мегерой в Академии астрономии сразу после просмотра записи первого автономного телеблока, опущенного на поверхность планеты. Но уже после выхода из форстанции я с лихвой получил всю недостающую гамму ощущений.

Первый маршрут мы проделали на кэбе — станционном вездеходе. Он представляет собой прямоугольную платформу с четырьмя креслами и корпусом из прозрачного репелона.

Отъехав метров двести, мы остановились.

— Ну как тут с разумом, профессор? — поинтересовался я.

Саади озабоченно возился с большим черным ящиком, который, как я понял, и был тем самым полевым психоиндикатором. Судя по недовольному бормотанию Абу-Фейсала, прибор отказывался производить задуманную профессором революцию в контактологии.

— Не ладится? — участливо спросил я.

— Не могу взять в толк, Алеша. Если верить показателям детектора, то все вокруг буквально бурлит от высшей нервной деятельности.

Я посмотрел на шкалу, где примитивный индикатор действительно отплясывал взволнованный танец в интервале «интеллекта», и расхохотался.

— Как понимать ваш смех? — обиделся Саади.

— Поздравляю, профессор. Ваш гениальный прибор, несомненно, исправен. И отлично действует.

— Но я не могу поверить...

— Тогда вы отказываетесь поверить в нашу с вами разумность!

Абу-Фейсал начал было возражать, но остановился на полуслове и тоже рассмеялся, поняв свою ошибку. Он забыл вынести пси-микрофоны наружу, а репелоновая кабина оказалась отличным экраном. Ее защитные стенки не только изолировали «детектор разума» от всех внешних пси-волн, но и блокировали внутренние. Пришлось опустить стенки и вынести датчики на внешнюю сторону. Индикатор сразу успокоился, замерев где-то чуть выше нуля. Зато забеспокоились мы с Саади.

Нет, мы волновались не за свою безопасность. Нас защищала силовая автоматика костюмов и шлемофильтры, а стенки кэба, если понадобится, захлопнутся в доли секунды. И не воздух Мегеры действовал на нас каким-либо особым образом. Это был почти земной по составу воздух, вполне пригодный для дыхания, да еще контролируемый легочным монитором.

Зловещим, неприязненным сделался свет, заливавший пустыню: розовато-сиреневый, угрюмый. Словно в миражном мареве подрагивали над нами диск Красного солнца и три малых луны. Конечно, свет солнца не изменился, но за стеклом кабины он казался мертвенно-бледным, ирреальным. Не рассеиваемый репелоном свет окутал нас, и я проникся вдруг ощущением, что мир планеты, по которой мы колесили на кэбе, вовсе не мертвенная пустошь. Этот мир, независимо от наших ощущений, живет своей жизнью, чуждой нам и непонятной, а мы, два земных существа,— незваные гости в этом мире...