Вокруг Света 1984 № 03 (2522) - [38]

Носков выхватил из кармана записную книжку, ручку и стал рисовать силуэты различных птиц, показывать их корякам, объяснять, как кричат те или другие, чем отличаются соколы от ястребов, пока не установил, что в лесах по берегам Ветвея водятся белые ястребы-тетеревятники — те самые птицы, которых он уже ищет столько лет... Честно признаться, это сообщение меня не взволновало. Ястребы всегда — стоило мне взяться за поиски кречетов — являлись на моем пути, и на этот раз я решил двигаться к дому, тем более что в результате наших скитаний мне наконец-то удалось сфотографировать розовую чайку. А то, что повстречалась она на Камчатке, совсем не в ее родных местах, лишь усиливало ценность съемки.

— Ну что такое розовая чайка? — обиделся Юрий.— Это раньше она считалась редкой, а сейчас ее можно и на помойках в Певеке снимать. Вот ты мечтаешь снять белого кречета, говоришь, что эта птица вошла в историю Руси. Но ведь третьей птицей после кречетов и сапсанов — соколов-пилигримов, как их тогда называли,— значился у сокольников ястреб-тетеревятник. И прежде всего белый сибирский ястреб. О камчатском они тогда и не знали, только Крашенинников в «Описании земли Камчатской» сообщил, что белые ястребы во множестве водятся в лесах полуострова.

— Птиц этих,— продолжал в запальчивости Юрий,— никогда не украшали, как соколов, золотом и драгоценными каменьями, но всегда отправляли вместе с кречетами, как дорогие дары. Весьма ценили наших ястребов на Востоке. Да и у нас с ними любили охотиться...

Юрий говорил, что и ныне в тех странах, где сохранилась соколиная охота, многие сокольники мечтают о белых ястребах. Проворный ястреб служит не хуже беркута, нападает на лис и крупных зайцев, а добычливостью превосходит и кречета. Недавно, вспоминал Юрий, в нашу страну приезжал из ФРГ известный сокольник Людгер, большой специалист по хищным птицам. В своем питомнике он уже научился выращивать белых кречетов. Самка кречета несет у него вместо четырех пятнадцать яиц в год! Так вот, этот Людгер очень хотел заполучить для своего питомника белых ястребов. Белых кречетов он мог достать и в Гренландии, а вот белых ястребов невозможно достать нигде, кроме как в нашей стране. Нам же Людгер пообещал за это передать пустынных соколов-шахинов. Весьма редких птиц. И вот Институт охраны природы согласился направить на Камчатку еще один отряд специалистов только для того, чтобы отловить птенцов белых ястребов...

— Сейчас этот отряд,— пояснил Юрий,— работает на западном берегу Камчатки, где-то в долине реки Пенжины. Ну а вдруг и там не будет ястребиных гнезд, если и оттуда люди вернутся ни с чем?..— С этим Юрий примириться не мог. Если уж не удалось заполучить для питомника кречетов, то, может, птенцов белых ястребов разыскать удастся? И он готов был отправиться на поиски ястребов один. Но с этим уже не мог согласиться я: одному в этих местах и пропасть нетрудно...

Нам повезло. Нас согласился взять с собой на Вывенку Рушан Абзалтдинов, молодой охотинспектор Олюторского района. Мы познакомились с ним во время походов по полуострову Говена. Он вместе с Левой Ластовкиным, лучшим охотником и трактористом госпромхоза, собирался как раз обследовать охотугодья по Вывенке, планировал посетить и Ветвей, где надо было выяснить, как прижились выпущенные несколько лет назад норки и в самом ли деле в пойменных лесах водятся лоси, которых раньше там встретить не удавалось.

На двух моторных лодках мы отправились в дорогу. Пересекли залив, передохнули в поселке Тиличики, морем дошли до устья Вывенки, где встретили немало тюленей, приплывших сюда полакомиться рыбой. В тот же день, повстречав на берегу несколько медведей и росомах, добрались до избушки икорного мастера Ивана Адоньева, встав почти напротив устья Ветвея.

Охотинспектор собирался подняться вверх до Хаилина и только через дня два завернуть на Ветвей. Юрию не терпелось там оказаться пораньше — близилось время, когда птенцы ястребов начнут покидать гнезда, а тогда их не так-то легко поймать. Уговорились так: Лева Ластовкин на мелкосидящей «казанке» Адоньева подбросит нас до избушки охотников на Ветвее, а заберет нас оттуда Рушан. Встал вопрос, как жить: у нас не было ружья, но Ластовкин пообещал до приезда Рушана одолжить нам свое.

Ветвей оказался быстрой, вольготно петляющей по лесу, разбивающейся на несколько рукавов рекой. По обоим берегам росли густые лиственные леса: осина, чозения, тополь, ольха. Подмытые стволы в иных местах склонялись над рекой, и лодка пробиралась под ними, как в зеленом туннеле. Торчало немало коряг, то и дело попадались завалы. Перетаскивая через них моторку, приходилось быть начеку. Стоило зазеваться, и течение могло утащить, затянуть под коряги — здесь оно было сильным.

К избе лодка не прошла. Мы выгрузили вещи и двинулись через лес пешком. Сразу же наткнулись на медвежьи тропы, проложенные в высокой траве, поразились обилию мошки и комара. Тут-то натренированный глаз охотника и приметил перекрученный стальной трос, лежавший на тропе. «Ты посмотри,— вскричал Лева,— какой тросище медведь перекрутил. Силен, видать, попался зверюга!» А когда мы пришли в избу и увидели следы погрома, Лева потер руками виски и сказал, что ружье свое он... оставить не может. Не позволяет ему этого закон. Носков, довольно спокойно реагирующий на медведей, тут вдруг вытаращил глаза и стал убеждать Леву, что так бесчеловечно поступать с нами он не имеет права. Указывая на меня, он вспомнил вдруг моих детей и стал стыдить Леву, как если бы тот уже оставил их без отца. Никогда раньше я не замечал за Носковым такого красноречия, видимо, этот медведь подействовал и на него.