Вокруг Света 1983 № 07 (2514) - [11]

Первый салют Великой Отечественной

Июль 1943-го. После выгрузки в Козельске нашему 1545-му тяжелому самоходно-артиллерийскому полку, входившему в состав 4-й танковой армии, приказано сосредоточиться где-то поблизости от линии фронта.

В те дни нам было известно только то, что южнее — на Курском направлении — враг, сосредоточив огромные силы, в начале июля перешел в наступление. В ожесточенных оборонительных боях советские войска нанесли ему огромные потери и сами перешли в контрнаступление.

...Ночь. Мы на марше. Машину, хоть в ней почти полсотни тонн, на ухабистой дороге кидает как пушинку. В ушах гул, грохот — все-таки полтысячи лошадиных сил трудятся. Каково же механику-водителю Саше Никонову? За рычаги сел лишь месяца полтора назад...

Спрашиваю по переговорному устройству:

— Никонов, устал? Смеется:

— Никак нет, командир! Надо привыкать. Без мозолей что за механик?! Вот только ничего не видно. Хорошо хоть колея глубокая — машину держит.

Темно. К тому же пыль забила все, что можно. Не только через открытый люк механика-водителя не видно ничего, но, даже высунувшись в командирский, дорогу не увидишь. Не сбиться бы с пути, ведь в головной машине идем.

— Командир, куда? — слышу голос Никонова.

Развилка. Остановил машину, надо осмотреться. Сверяюсь по карте. Вот она, нужная дорога.

Смотрю на Никонова — зубы да глаза, остальное — черное от пыли.

— Может, подменить? Хоть отдохнешь немного, до привала?

— Нет, командир. Дотянем без подмены.

Любил он это слово — «командир». Хотя и сам имел такое же по рангу звание — «техник-лейтенант».

Уговаривать не стал. Уже известно — он да его друг механик-водитель второй самоходки Борис Сувальский ни за что не оставят своего места, если у них сохраняется хоть капля сил.

Помню, как в мае в Челябинске, на заводе, где получали технику, нам показали нашу будущую машину, эту стальную громадину — ИСУ-152. Ее собирали вместе с пожилыми рабочими подростки, почти мальчишки. В свои пятнадцать-шестнадцать лет им приходилось ворочать многотонными деталями. Никонов тогда две ночи помогал этим пацанам, а днем был на занятиях, в строю...

Но как же быть? Светомаскировочные устройства на фарах забиты пылью и дорогу совсем не подсвечивают. Решил попробовать светить «переноской» — ручным фонариком. Налепили на стекло бумажку с прорезью, и получилась световая стрелка. Усаживаюсь поплотнее на откинутый лючок механика и высвечиваю «зайчика». Мне сверху-то лучше ориентироваться. И Никонов теперь увереннее ведет машину.

...А вот и привал. Прямо на дороге.

Подбежал Иван Уколов, командир другой самоходки, «двойки»:

— Ну как, Никола, в голове-то трудно идти?

— Товарищ лейтенант, зато у нас пыли поменьше,— опережает мой ответ расторопный Федя Аладин, заряжающий из моего экипажа. Ему всего семнадцать лет.— Как там Фролов-то, еще не задохнулся? — Это он о своем друге, заряжающем уколовской машины.

С Уколовым же мы почти год вместе. Открытый, честный, смелый. В любую минуту готов прийти на помощь. В самой тяжелой обстановке первым шагнет вперед. И ловок, находчив. С ним было как-то сразу уверенно и надежно.

Проверили машины — катки, гусеницы, тормозные ленты. Все в порядке. Неисправностей не обнаружено.

Вопрос о машинах — особый. Это были новые мощные тяжелые самоходно-артиллерийские установки с пушкой-гаубицей 152-миллиметрового калибра. Их только что создали наши замечательные конструкторы и труженики тыла для борьбы с впервые появившимися на полях сражений в массовом количестве фашистскими «тиграми», «пантерами» и «фердинандами».

Подъехал командир полка — подполковник Карташов. Остановился возле уколовской машины. Тот вскочил, вытянулся для доклада.

— Вольно, вольно, ребята, — пробасил комполка. — Как машина? Может, есть грешки? — ткнул сапогом в провисшие траки.

— Мелочи, товарищ подполковник, — отозвался Уколов. — Траки— что, заменить минута. А машина хороша.

— Ну а в бою? Не, подведет? — настаивает Карташов.

— Не подведет! Увидите! Ведь орлы какие! — Уколов оглядел своих ребят.

— Орлы не орлы, а за Орел придется драться. И крепко. Так что готовьтесь. Может, даже завтра.

А тут Ала дин вездесущий:

— Ни одна зверюга, товарищ подполковник, не уйдет... Вот снаряды только тяжелы, нельзя ли было хоть немного сделать их полегче?

Карташов понимающе улыбнулся, глядя на щуплого с виду Аладина, которому трехпудовые снаряды, конечно, были не игрушкой.

Мы знали, что в этой войне у командира полка погибла жена, где-то у добрых людей осталась маленькая, лет четырех-пяти, дочурка, а старики родители остались на Брянщине, в оккупации.

Пока не взревели моторы, слышны глухие раскаты не то грома, не то взрывов. А на южной части неба — всполохи как зарницы. Там уже несколько дней ведутся тяжелейшие бои. Идет великое сражение, или, как назовут его потом, — Курская битва. И в эту битву, наверное, уже завтра вольемся и мы.

Вспомнились бои в июньские дни 1941 года на полуострове Ханко, когда враг обрушил на нас всю мощь своего первого удара, тяжелейшие бои на Невском пятачке, а еще раньше — в 39—40-х годах на Карельском перешейке при прорыве укреплений Маннергейма. Как все это по-разному и в то же время одинаково: и тревожное ожидание, и собранность, и какой-то приподнятый настрой, подтянутость, решимость друзей-однополчан.