Вокруг Света 1982 № 10 (2505) - [37]

До Африки оставалось всего 1200 миль. Мы очень хотели попасть в Дурбан к рождеству. Пассат быстро гнал нас от Родригеса мимо Маврикия, и уже 22 декабря до Дурбана оставалось всего 100 миль. Мы с Расселом строили планы на роскошный рождественский обед. Свежий восточный ветерок мчал нас вперед. Вдруг с запада вынырнуло маленькое темное облачко. Не прошло и получаса, как оно развернулось в уродливую косматую черную шубу с желтоватым подшерстком. Ее тянуло по небу, рвало на куски: восточный ветер сражался с западным. Стена грозовых туч надвигалась на нас. Два дня мы простояли на плавучем якоре, пережидая мощный вестовый шторм.

На рождество мы открыли последнюю банку консервированной солонины. Пели немецкие, английские, ирландские и американские рождественские песни. Нашлась, к счастью, и бутылка вина, так что праздник прошел вполне удачно.

Двадцать восьмого декабря, в каких-то трех милях от Дурбана, мы попали в штиль, но вскоре подошел баркас, нас зацепили багром и привели в порт. На следующий день сухой и ухоженный «Тиликум» стоял в сарае, а мы гуляли на вечеринке в честь наступающего 1904 года.

Рацион на четверых

В первый день нового года мы с Расселом были избраны почетными членами дурбанского яхт-клуба. На церемонии я встретился со старым знакомым из Виктории Эрвином Рэем. Он был ответственным служащим управления железной дороги. Эрвин предложил мне бесплатно перевезти «Тиликум» до Иоганнесбурга. Сначала я было заколебался, но, во-первых, мне очень нужны были деньги для окончания путешествия, а во-вторых, как раз в это время мой напарник расторг наш союз. Да, Уильям Рассел распрощался со мной, дав твердое обещание написать, как только станет миллионером. К сожалению, мы не договорились, в каких денежных единицах будет исчисляться его состояние — в фунтах, долларах или марках. Очевидно, по этой причине я так и не получил от него никогда даже почтовой открытки.

В Дурбане меня теперь ничего не задерживало, и я согласился на предложение Рэя. Пот выступил у меня на лбу, когда два десятка здоровенных негров поднимали «Тиликум» и грузили его на платформу. Краны и подъемные устройства были здесь неизвестны. Если груз оказывался слишком тяжелым для тридцати человек — просто-напросто присылали шестьдесят.

В Иоганнесбурге я сразу же выхлопотал разрешение выставить свой кораблик в парке Странников. Название парка, казалось мне, было особенно подходящим.

Выставка имела большой успех. Однажды ко мне пришел некий мужчина:

— Известно ли вам, капитан, что вы побили рекорд?

— Нет,— отвечал я,— рекорд будет побит лишь тогда, когда я снова буду в Америке.

— Я так не думаю. Иоганнесбург расположен на высоте 1800 метров над уровнем моря. Так высоко, наверное, не забирался еще ни один морской корабль.

Когда человек ушел, я похлопал старину «Тиликума» по палубе:

— Ну, парень, этак я, пожалуй, стану еще и почетным членом клуба альпинистов!

Несмотря на рекорд, этой чести я так и не дождался. Однако денежки у меня в кармане завелись. Через неделю с помощью Рэя и полусотни африканцев я погрузил «Тиликум» на платформу, и поезд доставил нас в Ист-Лондон — порт южнее Дурбана. Там мой кораблик — свежеокрашенный, нарядный, закаленный в сражениях с океаном — снова закачался на волнах. Не хватало только нового напарника.

Эрвин Рэй приехал на побережье вместе со мной. Я чувствовал, что ему не терпится что-то сказать.

Наконец он решился:

— Джон, у меня к тебе большая просьба.

— Заранее обещаю исполнить. Говори!

— У меня есть один родственник, который охотно пошел бы с тобой до Лондона.

— Но это же просто великолепно! Я как раз ищу себе кого-нибудь.

— Он не моряк.

— Я его выдрессирую: у нас впереди еще десять тысяч миль.

— Это не все: вероятно, у него чахотка.

Что мне делать? Я был стольким обязан Рэю. И я сказал:

— Приводи его ко мне.

Так ко мне нанялся Гарри Гаррисон. Среднего роста, худой, щеки впалые; силой, как видно, не отличался. Однако, судя по всему, парень был смекалистый и впечатление производил самое благоприятное.

И мы отправились в путь. Попутный ветерок быстро гнал нас к мысу Доброй Надежды, до которого оставалось около 450 миль. Опасаясь вызвать тоску у моих читателей, я все же обязан сообщить, что морская болезнь не пощадила и Гарри. Но он принадлежал к тому сорту людей, которые живут по правилу: помирать — так помирать, зачем же хрипеть? Он ничего не говорил, ничего не ел, ничего не пил, но быстро усвоил свои обязанности и честно их выполнял. Только вот стряпать я его так и не мог уговорить. Мы сошлись на том, что готовить для себя я буду сам, зато он будет стоять вахту лишние два часа.

Мыс Доброй Надежды называется так, вероятно, потому, что издавна у людей теплилась робкая надежда, обогнув его, остаться в живых. От первого шторма мне удалось укрыться в бухте Моссел-Бей. Второй шторм прихватил нас в открытом море — примерно в 45 милях от мыса. «Тиликум» спасался обычным способом — на плавучем якоре. В этот день мой напарник в первый раз раскрыл рот:

— Мистер Восс, приходилось ли вам когда-нибудь встречаться с «Летучим голландцем»?