Вокруг Света 1982 № 04 (2499) - [21]

Старики выжидательно затихли. В их глазах и любопытство, и настороженность: а вдруг я спрошу такое, чего они не знают? Первый вопрос, с которого обычно начинается беседа,— как называется местность, окрестные горы, пади, перевалы, пещеры, когда и почему возникли эти названия, есть ли легенды и предания, объясняющие их происхождение? Отвечать начинает один, его дополняет другой, уточняет третий... И пошло.

С названиями все просто и ясно — окрестные места им знакомы с детства. Скотоводы и охотники, они знают не только каждую гору и падь, но все лощинки и тропинки, по которым ходят десятки лет сами и сотни лет ходили их предки. Через несколько минут в тетради уже полсотни названий: Большая лошадиная гора, Малая лошадиная гора, Северная падь, Южная падь, Правый приток, Левый приток...

Старики оживились, закурили. Вопросы понятны, они рады, что их ответы мне интересны. Можно переходить к самым важным вопросам. Они касались понятий «клятва-проклятие». Кто, кому, в каких обстоятельствах давал клятву, носила ли она только словесный характер или подкреплялась каким-либо действием? Кто, на кого, за что и как мог наложить проклятие? Известны ли из собственной практики случаи такого рода?

Старики затихли, каждый вспоминал. Вопрос касался случаев не столь уж частых в жизни вообще, а в последние десятилетия тем более. Но это была часть традиционной системы ценностей.

Старики хорошо знали о клятве побратимов. Побратимы, давшие друг другу клятву в вечной дружбе, которая обязывала каждого из них помогать другому в любом деле, в военное и мирное время. Побратим обязывался являться по первому требованию названого брата. Эта клятва скреплялась кровью. Побратимы становились более близкими людьми, чем родные братья. Они обменивались конями, поясами, оружием, в военном походе спали под одним одеялом. Не было большего позора, чем клятвопреступление. Обычай побратимства сохранился и в нашем веке. Уже не ханы и князья-нойоны, а простые люди могли дать друг другу клятву в верности, обменяться подарками.

Среди стариков оказался один, хорошо знавший обычаи. Его имя Чойсу-рэн. То спокойное достоинство, с которым он обдумывал ответы, удовольствие и легкая зависть остальных присутствующих, которые вскоре после начала беседы поняли, что и дополнить-то его они ничем не могут,— настолько обстоятельны его рассказы,— все говорило: на этот раз нам повезло.

В конце концов на вопросы стал отвечать он один, остальные внимательно слушали.

В юрту вошел секретарь партийной организации сомона, заслушался нашей беседой и остался. Наверное, в этот день он новыми глазами увидел стариков и особенно Чойсурэна.

Меня особенно интересует понятие «Буян хишит» — благодать, дарованная человеку судьбой. По древним монгольским поверьям, если с ней бережно обращаться и «жить по правилам», ее можно сохранить и счастье будет всю жизнь сопутствовать тебе, твоей семье и любому начинанию. Но можно эту благодать спугнуть, и тогда начнутся несчастья.

Каждый из этих запретов, о которых большинство монголов нынче и не вспоминает, а степные старики хоть и соблюдают, но не знают почему, Чойсурэн мог объяснить.

Беседа затянулась. В другое время меня бы это только обрадовало, но здесь мучила мысль: люди на сенокос собрались, а мы у них время отнимаем. Вон и секретарь парторганизации, наверное, волнуется: когда же бригада уважаемых гуаев-стариков отправится... Разобраться было нелегко: воспитанный монгол, секретарь даже виду не подал, что чем-то обеспокоен.

Еще прежде чем зайти в юрту, мы немножко посовещались и решили предложить свою помощь. Покосим траву, возместим занятое время. Договорились, что первым отправится Ням, как самый молодой, да и шофер Шишкин вызвался — охота, сказал, размяться. Я тоже собралась.

И, выждав паузу в рассказе Чойсурэна, я в самых осторожных выражениях предложила наши услуги. Старики зашумели: нет у нас обычая гостя заставлять работать! Чойсурэн, взглянув строго на Няма, произнес:

— Мы сами руки за спиной держим!

Ням покраснел, а я чуть не подпрыгнула от радости: столько раз слышала это выражение, а объяснить мне его толком никто не мог. Не каждый же день такой золотой Чойсурэн попадается!

Я давно обратила внимание, как ходят в Монголии старики — гордо, степенно, сложив за спиной на крестце руки. Не раз я замечала, что старики всегда сердятся, когда увидят молодого, сложившего руки за спиной.

— Чойсурэн-гуай, а что это значит,— спрашиваю,— «руки за спиной держать» ?

И едва успеваю открыть чистую страницу в тетради.

— Мужчина приобретает право на такую походку,— начинает Чойсу-Рэн, — когда у него умирают родители и он остается сам себе главой и опорой. Самостоятельным становится человеком, хозяином. Если отец видит, что его сыновья ходят, держа руки за спиной, всегда сердится. Даже спрашивает: «Разве я у тебя умер, что ты держишься за крестец?»

Я смотрю на своих спутников. Даваацэрэн увлечен разговором. Все-таки мне очень повезло, что он — при своей занятости — собрался поехать с нами. Даваацэрэн человек высокой культуры, знаток Монголии и всегда поможет, когда разговор идет на диалекте. Он. великолепно владеет русским языком, его жена, Елена Михайловна, преподает русский в Монгольском университете.