Вокруг Света 1981 № 12 (2495) - [25]

Измучившись и изодрав рубашку, я уже было решил отказаться от своей затеи, но тут лес начал редеть, удары топора стали слышнее. На светлой полянке, куда я выбрался, красовался чудом уцелевший лесной колосс — кап-махагони. Он прочно уперся в землю выступающими от пяты корнями, которые походили на массивные доски, поставленные ребром. От этих корней-распорок на высоте примерно в три человеческих роста начинался гладкий, без единого сучка, неохватный ствол, который метрах в тридцати от земли словно бритвой был срезан молнией.

Над корнями повис зыбкий помост из тонких жердей, стоя на котором два нигерийца в такт ожесточенно долбили топорами толстенную колонну. Звук был такой, будто били не по древесине, а по прочной кирпичной кладке, причем каждый удар оставлял лишь небольшую зазубрину.

Я окликнул дровосеков. Они разом опустили топоры и недоуменно уставились на меня: откуда, мол, взялся здесь «ойинбо» — белый человек...

— Тяжело идет,— посочувствовал я моим новым знакомым — рослому Нвеке Аджа и невысокому крепышу Омо Умару, кивнув на кап-великан.

— Еще как. Двадцать лет в лесу работаем, сколько деревьев повалили, а такое кремневое первый раз попалось. Сухое больно, все руки отбили. Если бы не одна задумка, ни за что бы за него не взялись,— сказал Нвеке Аджа.

— Какая же, если не секрет?

— Новую лодку нужно справить. Старая отяжелела, подтекать начала. Для гонок уже не годится, не с чем в Лагос появиться. Знаете, наверное, что там каждый год самые быстрые лодки со всей страны собираются?

Я кивнул в знак согласия. О ежегодной осенней регате я действительно слышал много, хотя видеть ее еще не приходилось.

— Было время, и мы первые приходили, а теперь каждый раз обставляют нас,— продолжал Нвеке Аджа.— Все одни и те же. Проворные...

— Откуда, кто такие?

— Нашлись одни... А-а,— рубщик махнул рукой и досадливо поморщился.

Через две недели я опять проезжал по этой дороге. Остановился у примеченного места. Но в шелесте леса уже не услышал барабана лесорубов. Неужели убедились, что дерево не по зубам, и ушли ни с чем?

Подстегиваемый любопытством, я раздвинул придорожные кусты и стал пробираться сквозь зеленые дебри. На знакомой полянке торчал здоровенный пень, а ствол исчез. О нем напоминала лишь ровная вдавленная ложбинка, уходящая в глубь леса, да буйволиные следы по обе стороны. Километра через два ложбинка вывела меня к рыбацкой деревеньке. У околицы след бревна неожиданно оборвался, словно какие-то фантастические существа, обладающие циклопической силой, подняли его и куда-то унесли по воздуху. Поскольку в джиннов я не верил, то решил продолжить поиски.

Деревенька спряталась под пальмами. Как в большинстве нигерийских селений, затерявшихся в глубинке, улиц в ней не было. Глинобитные хижины на четыре угла с островерхими камышовыми крышами стояли вразброс: каждая семья строила свое жилище, придерживаясь одного правила— не мешать соседям. Мое появление вызвало настоящий переполох. Через несколько минут я был в окружении, наверное, всех жителей деревеньки. Сквозь толпу протиснулся пожилой нигериец с завитушками седых волос, одетый в потертый коричневый костюм, который, видимо, должен был свидетельствовать о его высокой должности деревенского чифа. Этот местный вождь Росиджи Модипе взял меня под свою опеку. Он учился когда-то в школе и неплохо изъяснялся по-английски.

Узнав о цели моего прихода, Модипе охотно вызвался показать «исчезнувшее» бревно, на ходу рассказывая о деревеньке и ее жителях.

Односельчане чифа во многом унаследовали уклад своих предков. В деревеньке насчитывается около пятисот человек, причем вся их жизнь зависит от того, каким выдастся улов. Мужчины промышляют рыбу в основном в лагуне и лишь иногда выходят в открытое море. Местные рыбаки, разумеется, наслышаны о моторных лодках и баркасах. Конечно, пара, тройка таких суденышек была бы очень кстати, но негде взять денег на покупку. К тому же нет своего механика, надо нанимать человека со стороны. Да и бензин стоит недешево...

Так за разговором мы незаметно вышли к деревенской «судоверфи», где вовсю кипела работа. Бревно уже заострили с обоих концов, наметив нос и корму. Пятеро нигерийцев, среди которых я сразу узнал Нвеке Аджа и Омо Умару, были настолько заняты делом, что не обратили никакого внимания на наше появление. От носа до середины лодки был разложен сверху костер. Нвеке Аджа расхаживал с палкой вдоль бревна и следил, чтобы огонь горел равномерно. Омо Умару по указанию товарища подкладывал в то или иное место заранее приготовленный хворост. На другой половине бревна, уже выжженной, три мастера теслами выбирали изнутри древесину. Главное тут — не пробить ненароком борта или днище, не сделать их слишком тонкими. Ладят мастера лодку на глазок, без каких-либо измерительных приборов. Интуитивно рассчитывают конструкцию так, чтобы она при плавании не зарывалась носом, не оседала на корму, выдерживала бортовую качку.

— На эту лодку у нас особые надежды...— задумчиво сказал вождь. — Мы уже были победителями. И не раз. И вот на тебе: уже какой год на корму других смотрим...