Вокруг Света 1981 № 04 (2487) - [37]

— Игорь, мне кажется, твои ученые нервничают,— он метнул взгляд на женщин, которые в полной экспедиционной экипировке расхаживали недалеко от нас, пытаясь обратить на себя внимание Сажина.

— Да, совсем забыл,— поднялся Игорь,— я должен наших москвичей и студентов проводить на остров Де-Ливрона. Им надо картировать флору и фауну и сделать видовые описания для Института биологии моря...

— А где же студенты? — спросил я, когда он повел меня взглянуть на свое жилье.

— Наверное, на боте ждут. А вообще я их прогнал отсюда подальше, на косу. У них до ночи бренчит музыка, а мне нужен сон короткий, но крепкий. Надо быть всегда в форме. Приходится рисковать, выходить в море почти в любую погоду, в шторм, туман. Идти на перехват браконьеров...

Я был рад видеть Игоря Сажина таким увлеченным и в хорошей форме. Ведь с людьми, со знакомыми нас связывают не просто праздные встречи, а что-то другое, существенное, человеческая суть, общение. До того как мы познакомились, Игорь испробовал много дел: был инженером, путешествовал по Северу, оказался на Дальнем Востоке, в Приморье, отсюда ушел на промысел; вернулся и, когда открыли морской заповедник, пришел сюда.

Игорь пригласил войти в полосатый дом. В его половине стояла жесткая лавка, убранная солдатским одеялом. Книги по биологии моря, рюкзак, гидрокостюм, грузы, ласты.

— Вот этими вещами и обхожусь,— сказал Сажин.

Внизу у причальчика, прощаясь с Игорем, Евгений Борисович попросил его не задерживаться на Де-Ливрона, напомнил о штормовом предупреждении на грядущую ночь, о тайфуне «Орхидея».

Пока мы проходили острова Матвеева, Дурново, Гильдебрандта, Де-Ливрона и, конечно же, Большой Пелис, так похожие в зелени и скалах друг на друга, поворачивали головы, не зная, на котором из островов остановить внимание, они отдалились, остались лишь их силуэты. Но когда перед нами вырос остров Стенина, стоящий в стороне, эти остальные, в пелене отдаленности, на какое-то мгновение стали казаться плывущими стогами сена, а потом и вовсе исчезли.

Около шестидесяти миль небольшой «Биолог» шел спокойно. Только на подходе к Золотому Рогу, к Владивостоку, мы почувствовали наступающее дыхание обещанного тайфуна. И лишь ночью в гостинице все затряслось звенели рамы окон, стекла, выл ветер, и в номере блуждали блики света от молний, качающихся на столбах и проводах фонарей. В эту тревожную ночь, кажется, никто не спал. Но утром солнце светило спокойно и небо оказалось глубоким. Я сходил в пароходство к синоптикам, узнал, что тайфун «Орхидея» прошел стороной от наших островов, хотя они достаточно почувствовали его ход. Сравнивая те ощущения что мы испытали, находясь в каменной гостинице, в городе, с тем, что могли испытать и пережить люди на островах — странно, но я позавидовал им. Тому, что они могли слиться с природой, почувствовать ее всем своим существом до конца.

И все же прекрасно, когда в бесконечном водном пространстве встречаешь знакомого. Или знакомые острова, хорошо исхоженный тобой берег, а то и просто где-то прочитанный и забытый мыс, полуостров с высокой «туманной горой». Узнав его, теплеешь кажется, видел его однажды и помнил всегда. Но лучше, если встречаешь человека. Познакомившись, уходя, ты снова оставляешь частицу себя — хочешь ты этого или нет. А если он, этот человек, окажется и еще тем парнем, который в годы войны охранял острова, то расстояние от твоего дома до этого открытого океана на самой юго-восточной окраине сократится.

Надир Сафиев, наш спец. корр.

Владивосток — залив Петра Великого

Вечный «Старозовый»

Чехословацкий бальнеологический курорт Карлови-Вари пользуется всемирной известностью. Но далеко не все знают, что этот город в предгорьях Крушных гор и его окрестности являются еще и родиной чешского фарфора. После того как в 1709 году немецкий аптекарь Иоганн Фридрих Бётгер впервые в Европе изготовил фарфор, не уступающий по качеству китайскому, саксонские курфюрсты на долгое время стали монополистами в его производстве. И все-таки тайну открытия, сделанного в замке Альбрехтсбург, под Мейсеном, не удалось спрятать за его крепостными стенами. Вслед за Германией фарфоровые мануфактуры появляются во французском Севре, Вене, а затем и в Западной Чехии, входившей в состав империи Габсбургов.

Долина реки Огрже привлекла к себе внимание не случайно. Еще в XVI веке, когда закладывались угольные шахты, здесь были обнаружены богатые месторождения каолина. Но лишь спустя два с лишним столетия считавшаяся ни на что не годной белая глина нашла себе применение. Благо в окрестностях имелся в избытке и второй обязательный компонент для изготовления фарфора — полевой шпат.

Правда, как и Бетгер в Мейсене, чешские мастера начали с фаянса.

В 1791 году в городке Горни-Славков открылась керамическая мануфактура, в печах которой обжигались трубки, миски, горшки. Но ее незатейливая продукция не пользовалась спросом на тогдашнем модном курорте Карлсбаде, куда съезжалась знать со всей Европы. Поэтому уже на следующий год, отказавшись от фаянса, там стали делать посуду из фарфора. Но ни в Горни-Славкове, ни в Клаштерце-на-Огрже и Бржезове, где в 1793 и 1803 годах также были открыты небольшие фабрики, готовые изделия не могли сравниться с мейсенскими. Не помогли и приглашенные из Тюрингии специалисты: чашки, блюдца, вазочки получались слишком хрупкими, глазурь после обжига мутнела, и они выглядели словно покрытыми пылью.