Вокруг Света 1981 № 04 (2487) - [33]

Скрытный, ночной образ жизни динго, стремление избежать встречи с человеком способствовали тому, что о них сложились ложные представления. На австралийском слэнге «динго» — синоним труса, а также глупца, простофили, что не соответствует действительности, ибо дикой собаке в мужестве не откажешь и уж никак не назовешь ее безмозглым зверем, поскольку она постоянно выказывает большую сообразительность, ловкость vr находчивость.

Не в пример волку динго можно приручить. В полуодомашненном состоянии они живут у коренных австралийцев, которые используют их на охоте. Захваченные слепыми щенятами и вскормленные людьми, дикие собаки привязываются к хозяевам и преданно служат, защищают в случае опасности детей.

Нередко приживаются динго и на фермах скотоводов — выходцев из Европы и по примеру собак начинают даже лаять и вилять хвостом при виде хозяина. Тем не менее во всей Австралии ни один скотовод не решится оставить на ночь прирученную дикую собаку в загоне вместе с коровами и овцами. Он-то знает, что в ней может проснуться древний охотничий инстинкт, и тогда не миновать беды.

В. Крашенинников

Вкус осеннего шиповника

Теперь когда я снова возвращаюсь в приморскую осень ушедшего года прежде всего вспоминаю залив Петра Великого, острова и незримое присутствие человека, которого тогда не знал, а лишь представлял по письму написанному искренне и с болью.

Этот человек — москвич Алексей Александрович Пономаренко. Письмо он написал, прочитав в журнале мой очерк о первом посещении Дальневосточного морского заповедника и его островов — Фуругельма и Большой Пелис.

«…Смотрю сейчас на карту напечатанную в журнале,— писал в редакцию Алексей Александрович,— и вижу вот причал вот дорога к нашему дому, вот тропинка на «точку», по которой по тревоге «Воздух» — граница была рядом — мы бежали на свои посты. Мы — молодые ребята образца 1917—1918 годов — делали все, чтобы к этим островам на самом деле было не так легко подступиться…»

Недавно я отыскал дом Алексея Александровича на Петрозаводской улице и повидался с ним. Небольшого роста, с живыми светлыми глазами, подвижный человек сразу же рассыпал на столе поблекшие от времени фотографии. Он перебирал их и, найдя одну, протянул мне.

— Это вы? — спросил я пытаясь найти в облике краснофлотца черты Алексея Александровича.

— Нет,— сказал он и положил передо мной следующую фотографию

И снова не свой снимок. Так Алексей Александрович все подкладывал и подкладывал фотографии своих товарищей, как вдруг я сам остановился на одной — той, в которой признал хозяина дома.

— Зачем я вам, такой малорослый. Вот какие ребята здесь есть настоящие великаны.

А я вглядывался в тусклый портрет паренька: худая шея, сосредоточенный взгляд, детский рот. На бескозырке блестит золотое тиснение — Тихоокеанский флот. Лет ему могло бы быть около семнадцати, а флотскую форму будто надел специально для фотографии, кончики ленточек с якорьками на гюйс выставил.

Алексей Александрович — видимо, сам понимая, что на фотографии он выглядит совсем мальчишкой,— сказал:

— Здесь я уже год отслужил, значит, мне двадцать один.

Я перевернул фотографию и прочитал «Владивосток, 1939 год».

Но это было потом. Собираясь снова в Приморье, я еще не был знаком с Пономаренко и, хотя не предполагал в этот раз попасть на заповедные острова, на всякий случай прихватил с собой письмо Алексея Александровича.

В заливе Петра Великого было тихо, и я, пристроившись в тесной рубке «Биолога» небольшого суденышка Института биологии моря ДВНЦ, рядом с капитаном Евгением Борисовичем Коваленко, ожидал появления из туманной дымки гряды знакомых островов. Но когда они появились — было впечатление, будто мы в заливе Находка или, по крайней мере, в той части океана, где идет большой промысел мы встретили такое количество судов что это озадачило не только меня, постороннего, но и капитана.

Ранее глядя на добродушное лицо Евгения Борисовича, я полагал, что, после того как он пришел на малый флот, жесткость приобретенная за долгие годы в море, исчезла — осталась только грусть по большому плаванию. Обычно прежде чем ответить на какой-нибудь вопрос, он улыбался. Но сейчас Коваленко напряженно вглядывался во встречные суда и свое недоумение высказал вслух:

— Странно. Что же делают эти рыббазы в акватории заповедника?

Один из ученых осторожно высказал соображение мол, скопление судов вызвано надвигающимся тайфуном «Орхидея». По синоптическим картам тайфун шел от Филиппин на север к Японскому морю.

— Нет. Тут что-то не так,— озабоченно возразил старый моряк,— если брать вашу версию, то эти суда должны скорее выйти в открытый океан, а здесь их может сорвать ветер и снести к опасным камням.

Капитан окинул взглядом тихий атласный залив словно хотел обратить наше внимание на крутые скальные берега близких островов Дурново, Матвеева, на торчащие из под воды острые окрашенные солнцем в красноватый гранит, высокие камни — кекуры. Вокруг них в бурунах угадывались подводные рифы.

— Нет, тут что-то не так,— сказал Евгений Борисович, будто поставил точку на только что принятом решении. — Держи на Пелис,— тихо бросил он рулевому.