Вокруг Света 1980 № 11 (2482) - [3]

Сариев рвал рядом с посадочной полосой полынь.

— По воздуху к монтажникам все равно не попадешь, — сказал он мне, — скорее на гусеницах...

Он приложил букет из полыни, только что связанный им, к лицу и с наслаждением втянул в себя горьковатый запах.

— Нам еще повезло, — спокойно продолжал Сариев, — могли посадить значительно дальше. А если буря застанет на необорудованной площадке — совсем плохо. Тогда экипажу все время сидеть в самолете и разворачивать его на ветер. Если ветер зайдет сбоку, может опрокинуть самолет, сломать, у него парусность большая, на аэродромах в таких случаях крепят тросами за крылья...

К концу дня я все-таки добрался до своей цели наземным транспортом.

В вагончике с раскрытой настежь дверью на кошме сидели и оживленно разговаривали люди. Среди них был главный механик экспедиции Кушербай Айгожиев, выпускник Московского горного института. Говорил он без умолку, с подъемом, как человек, который закончил очень важное дело и у которого буквально свалилась гора с плеч. Кушербай отвлекался то на темы житейские, то снова и снова возвращался к тому, что было вчера и что предстоит сделать завтра. Создавалось впечатление, будто он никак не мог преодолеть напряжение аварийной ситуации.

Тут же прораб Бекушев, шумно плескаясь, умывался. Потом с полотенцем на шее сел на кошму, привалился спиной к стенке и с наслаждением вытянул ноги. Он был похож на бегуна, который «выложился» на дистанции.

Бригадир Алексей Иванович Злобин, сухой, седой, небольшого роста, как ни в чем не бывало, покуривал у порога. Про него мне рассказали, что за семнадцать лет работы на Мангышлаке он, передвигая вышки, чуть не весь полуостров исходил пешком. И то, что происходило вчера и сегодня, для него было вполне обычным событием.

Кроме главного механика экспедиции, в вагончике сидел главный инженер одного из подразделений геологоразведчиков. Не все прорабы и бригадиры любят, когда в горячую минуту к ним является начальство, но прибыть в самый ответственный момент было к чести главных.

Во многих вагончиках в бригаде свет горел далеко за полночь. После двух напряженных дней и после благополучного окончания переделки, в которую попала бригада, хотелось говорить, вспоминать подобные же ситуации, своих товарищей, с которыми приходилось работать...

Утром Кушербай показывал трехкилометровый путь, который вышка проделала за эти два дня: коричневая, распаханная гусеницами земля в редких кустиках травы. Оттуда, откуда шла вышка, была видна степь, убегающая вдаль зелеными волнами; впереди же, куда еще предстояло двигаться, лежал сор. Над ровной темной полоской на горизонте дрожал, струился воздух, казалось, там бьются морские волны. На самом деле море было далеко.

Ветер стих, небо было безоблачным, ярко-синим. Когда мы проехали несколько сот метров вперед по сору — предстояло проверить грунт, я заметил, что оставшуюся позади вышку отделило от земли светлой полосой, будто немного подняло в воздух. Эта полоска под вышкой дрожала и струилась, словно поверхность воды. Нижняя часть вышки приняла неясные очертания.

— Мираж... — совершенно спокойно, заметив мое удивление, сказал шофер.

Добравшись до точки, обозначенной колышком, мы пересели в трактор, дальше мог быть вязкий грунт.

— Сначала попытаемся перетащить вышку на самую дальнюю точку, которую наметили геологи, — пояснил мне Кушербай, — если не удастся, придется остановиться на ближней.

На горизонте плавали островки с неясными контурами. «Ну на сей раз море», — решил я. Но это опять был мираж. Оставленная нами машина, казавшаяся издали маленькой коробочкой, тоже плавала в воздухе.

Через некоторое время грунт под гусеницами трактора стал пружинить и колыхаться.

— Здесь вышка не пройдет, — сказал Кушербай, — внизу под твердой коркой трясина. Придется монтировать на месте.

Несколько раз мы вылезали из кабины, забивали лом в грунт. Сначала лом шел с напряжением, потом проваливался... Немного погодя стали проваливаться, увязать и гусеницы. Можно было подумать, что сор заманил нас миражем, похожим на море, а теперь старался поглотить в трясине.

Мы вернулись к оставленной машине. Еще раз внимательно осмотрели колышек на точке. Кушербай шариковой ручкой сделал на нем надписи, проставил номера. Пошутил:

— Ударит нефть, надпись исторической окажется...

Вернувшись в бригаду, он связался по рации с базой, доложил, куда можно перетащить вышку, получил утвердительный ответ. Поговорив еще немного с главным инженером о делах, стал спешно прощаться.

— Мне нужно дальше, — сказал он. — Здесь пойдет как на параде...

Вскоре после завтрака монтажники заняли свои места. Сели в кабины тракторов водители, люди стали по сторонам и сзади вышки. Впереди — бригадир Алексей Иванович Злобин. Он вставил в мундштук сигарету и закурил. Махнул рукой. Тракторы разом взяли, вышка тронулась. Впереди широким шагом шел Злобин, за ним три машины, «впряженные» цугом, тащили вышку. А два трактора ехали по сторонам на всякий случай, чтобы при необходимости поддерживать вышку за оттяжки. Еще по сторонам и сзади шагало по человеку. В сопровождении своего «эскорта» вышка быстро двигалась по ровной, как лист бумаги, ярко-серой поверхности сора. Сор снова играл миражами. Рокот моторов тонул, исчезал в безбрежном, струящемся пространстве, под ногами хрустели слежавшиеся ил и песок. Расстояние в два километра было пройдено за полчаса. Каждые сто последующих метров на соре ничем не отличались от ста предыдущих, метры и минуты слились воедино. Когда я с фотоаппаратом в руках догнал вышку, остановившуюся возле колышка, в руке бригадира по-прежнему был длинный мундштук с догорающей сигаретой. И казалось, будто передвижение шестидесятитонной громады длилось всего несколько минут...