Вокруг Света 1980 № 08 (2479) - [36]

— Сесть? Ты что, командир, позавидовал «Кондору»? — еще полный возбуждения от случая с мотором зло крикнул Парфенюк.

— Ты лучше за кнопками следи...

— Всем занять свои места, а с мотором разберемся после посадки. Радист, вызывай Титлова, будем говорить с ним.

Машина легла в круг над лагерем. Под самолетом мелькнул догорающий костер. В его багряных отблесках вяло, как при замедленной съемке, двигались фигуры людей.

— Командир, говорите, Титлов у микрофона, — доложил радист.

— «Кондор», я — Н-362. Сообщите, кто ранен. В чем нуждаетесь... В каком секторе рекомендуете осмотреть льды для выбора посадочной площадки? Прием.

— Н-362, говорит Титлов. Серьезно раненных нет, больных четверо. Нуждаемся в продуктах, средствах отопления, клипер-ботах. Как вы видели, к западу от нас в четырехстах метрах открытое море. К востоку — сильно всторошенный припай. Опасаемся, что при усилении восточных ветров оторвет нашу льдину и вынесет в море. Для вашего типа пригодных льдин для посадки нет. Прием.

— Михаил Алексеевич, вас понял. Сейчас все-таки посмотрим льды. Может быть, что-нибудь в четырех-шести километрах найдем у острова Литке. Топливо, продукты и клипер-боты доставим в ближайшее время. Каковы повреждения вашего самолета? Прием.

— Николай Лукьянович, вас понял. Самолет полностью разбит, ремонту не подлежит. Переволновались за вас. Что у вас-то с мотором? Прием.

— Хуже не придумаешь... растяпство. Выключили сами, спутали кнопки... Михаил Алексеевич, слушай, значит, мы уходим, уходим через Литке, а то вот-вот закроют Амдерму... Главное — поддерживайте радиосвязь. Без дачи пеленгов для радиокомпасов вас в такую погоду не найти.

И снова в свете фар, иссеченном струями снега, замелькали вздыбленные хребты торосов. Тонкие линии разводий черными молниями рассекали белые поля льда.

— Смотри, что делается, — повернулся ко мне командир, — припай начало рвать ветром.

— Вижу, — говорю, — если ветер не изменится, все поле вынесет в открытое море. На таком льду площадки для посадки нам не найти.

— Ясно. Набираю эшелон.

Подрагивая мелкой дрожью, словно конь в ознобе, самолет набирал высоту. С опасением прислушиваемся к резким ударам осколков льда, срывающегося с лопастей винтов под действием спирта антиобледенительной системы. Самолет, вырвавшись из липкой массы промозглой облачности, теперь шел над ее верхней границей, серой и однообразной. Ритмично и успокоительно гудели моторы. В тесной кабине оба пилота молча вглядывались в россыпь звезд, в тонкие штрихи сполохов, вспыхивающих на далеком горизонте. Штрихи ширились, застилая все небо, глуша блеск звезд. Казалось, машина несется сквозь пламя горевшего неба и вот-вот вспыхнет, растворится. По лобовым стеклам кабины струились искристые, золотые полосы, а оба винта пылали огненным колесом.

— Колдовство какое-то, — вырвалось у меня, — жуткая, нечеловеческая красота...

— Кому красота, а у меня из-за этого нет связи, в эфире треск, ничего и никого не слышно, — вяло заметил радист.

— А как же выйдем на аэродром? — озабоченно спросил Сырокваша.

— Подойдем поближе по звездному астрокомпасу, а там заберут и радиокомпасы.

— Амдерма на связи, — крикнул Богданов, — дублирую погоду: «...облачность десять баллов, высота сто, видимость тысяча. Поземка, ветер северо-восточный, пятнадцать метров, вас принимаем на береговой косе».

До полосы оставалось двадцать минут. Я передал командиру бланк с расчетами захода на посадку. Он внимательно просмотрел цифры и согласно кивнул мне. Самолет продолжал снижаться, и только появились световые и звуковые сигналы ближнего радиомаяка, как я доложил, что вижу огни подхода, полоса точно на курсе...

Машина мягко зашуршала колесами по заснеженной полосе. Слева стремительно замелькали пограничные огни летного поля, все медленнее и медленнее проплывая мимо, пока самолет не остановился...

Вскоре в снежной кутерьме замаячили огни фар. «Газик», развернувшись перед носом самолета, покатил вперед. Урча моторами, машина шла за ним, то теряя, то вновь нагоняя красные огни «газика». Здание аэровокзала, срубленное из леса, вынырнуло из белой тьмы неожиданно: одноэтажное, с невысокой командной вышкой, утыканной прогнувшимися от тяжести наросшего льда антеннами, оно было завалено сугробами по самую крышу. И все же от него веяло теплом и уютом.

— Ну вот, теперь мы можем сказать, что дома. — Сырокваша выключил моторы и отстегнул привязные ремни...

Пока заправляли самолет горючим, мы с командиром, закрывая лица меховыми рукавицами от жгучего ветра, зашагали к аэровокзалу. На командной вышке было людно и тесно. Заметив в сизом табачном дыму среди сидящих начальника полярной авиации генерала Мазурука, Сырокваша вытянулся и четко доложил:

— Товарищ командующий, ваше задание выполнено. Экипаж здоров, самолет исправен. Подробности доложит штурман...

Обстановка и характер доклада были все еще военными, будто мы вернулись с боевого задания... На какие-то секунды внутри у меня защемило, и тревожное напряжение пробежало по мышцам, как бывало между боевыми вылетами, когда мы снова и снова уходили в небо на стратегических бомбардировщиках на самые отдаленные фашистские объекты. Уходили молча и сосредоточенно...