Вокруг Света 1980 № 04 (2475) - [6]

— Алпо, отпустите его, — сказал Буренин молодому здоровяку, задержавшему жандарма. — Пусть убирается!

Под свист и улюлюканье Закачура бросился к вокзалу. А Вец, никем не узнанный, направился вслед за Горьким в огромной толпе, которая провожала писателя до гостиницы с пением «Марсельезы».

...Ротмистр Лявданский еще раз прочитал рапорт Закачуры и Веца и решительно взялся за перо. В начале донесения начальнику управления генералу Фрейбергу он указал, что вечер в Финском национальном театре был организован «в пользу якобы пострадавших во время мятежей в России. В сущности, — подчеркнул Лявданский, — сбор должен поступить на революционное дело в России».

Далее жандарм отметил, что в театр доставлено было «огромное количество» брошюр со сказкой Горького «Товарищ», причем их распродали «в один миг». В конце рапорта Лявданский с тревогой писал, как тепло встречали зрители Горького: «Когда он вышел, публика кричала: «Да здравствует Максим Горький, брат свободы!» — и тому подобные возгласы».

В воскресенье, 22 января (4 февраля) 1906 года в Доме пожарной охраны, где имелся вместительный зрительный зал, по инициативе Гельсингфорсского рабочего союза и Красной гвардии был устроен второй литературно-музыкальный вечер с участием писателя, который прошел с еще большим успехом.

Глубоко взволнованный оказанным ему сердечным приемом, А. М. Горький писал в феврале 1906 года из Гельсингфорса Е. П. Пешковой:

«В Гельсингфорсе пережил совершенно сказочный день. Красная гвардия устроила мне праздник, какого я не видел и не увижу больше никогда. Сначала пели серенаду под моим окном, играла музыка, потом меня несли на руках в зал, где местные рабочие устроили концерт для меня. В концерте и я принимал участие. Говорил с эстрады речь и, когда закончил ее словами: «Эляккеен Суо-мен тюэвястё», что значит: «Да здравствует финский рабочий народ», — три тысячи человек встали как один и запели «Наш край» — финский национальный гимн. Впечатление потрясающее. Масса людей плакали... Все было как в сказке, и вся страна, точно древняя сказка, — сильная, красивая, изумительно оригинальная».

Извозчик натянул вожжи, и под копытами лошадей зацокали камни Елизаветинской улицы. Горький посмотрел назад, в конец улицы, и, обернувшись к сидевшему рядом с ним в санях мужчине, сказал:

— Ловко мы их объегорили, Владимир Мартынович! Теперь долго меня не найдут. А то уж обнаглели, прямо на пятки наступают.

Мужчина сдвинул шапку на затылок, обнажив высокий, крутой лоб, и ответил, заикаясь:

— М-могут еще догнать. Они вынюхивать мастера. Да и мой адрес им давно известен.

Это был большевик В. М. Смирнов, живший с 1903 года в Гельсингфорсе.

Сани остановились у серого пятиэтажного здания с квадратной аркой.

— Приехали, Алексей Максимович, — сказал Смирнов, расплачиваясь с извозчиком.

На втором этаже оба остановились перед дверью, на которой висела металлическая дощечка: «Владимир Смирнов, лектор университета». На звонок открыла пожилая женщина.

— Знакомьтесь, Алексей Максимович: моя мать, Виргиния Карловна. Главный помощник по конспиративным делам. А ты, наверно, — оборотился он к женщине, — уже узнала нашего гостя.

 — Конечно, узнала, — ответила та, выговаривая слова с заметным акцентом. — Весь Гельсингфорс о нем только и говорит. Каждый финн теперь знает Горького.

В это время открылась дверь из комнаты и в прихожую вышел Ленин.

— Слышу голос Владимира Мартыновича, — сказал он. — Все благополучно?

— Вот, прибыл с гостем, Владимир Ильич.

Ленин подошел, пожал руку Горькому, подождал, когда тот снимет шубу, и пригласил писателя пройти в комнату.

— А ты, Вольдемар, почему не раздеваешься? — спросила Смирнова мать.

— Пойду посмотрю, нет ли хвоста. Будь добра, приготовь пока чаю нашим гостям. Пусть располагаются в кабинете.

— Не волнуйся, самовар уже кипит.

Смирнов вышел на улицу. На противоположной стороне внимательно рассматривали витрину магазина два субъекта. Вернувшись домой, Владимир Мартынович поспешил в кабинет. Ленин сидел за письменным столом, Горький разместился на диване, спрятав длинные ноги под книжный столик.

— Ну как, чисто? — обернулся Ленин в сторону вошедшего.

— Нет, Владимир Ильич. Есть хвост. Можете посмотреть сами. — Смирнов указал на окно: из-за полузадернутой шторы было видно, как филеры шарили взглядами по окнам дома, вглядывались в прохожих

— Да, крепко они прилипли к вам, Алексей Максимович, — озабоченно сказал Ленин. — Надо распроститься с ними всерьез и поскорее уезжать из Финляндии за границу. Владимиру Мартыновичу его знакомые из финской полиции сообщили, что из Петербурга местному генерал-губернатору предложили выдать Горького жандармам на расправу. Не так ли, Владимир Мартынович?

— Знающий товарищ сообщил, ему можно верить. — подтвердил Смирнов

— Вот видите, — продолжал Ленин. — Департамент полиции не может забыть, йто Горький был во время Декабрьского вооруженного восстания в Москве, он не простит ваших выступлений здесь, в Гельсингфорсе. Ведь вы, батенька, всю Финляндию взбудоражили. Читаю газеты и радуюсь за вас. Могучую силу личного влияния несете вы в себе. Пишут, что каждый, кто был на вечерах, получил от Горького мощный эмоциональный и революционный заряд.