Вокруг Света 1980 № 03 (2474) - [19]

Вечность древних камней

Журчал голосок девушки-гида, перебиравшей янтарь хрупкими пальчиками:

— Собственно храм представляет собой трехэтажную пирамиду, причем ее последний этаж служит цоколем центральному «прасату»...

Колонны, дверные перемычки обработаны резцами под национальные мотивы. На протяжении восьмисот метров опоясывающей галереи, где на потолках еще можно заметить слабые следы позолоты, развиваются действия эпических поэм «Рамаяна» и «Махабхарата», полных воинов, духов и чудищ. Они переходят постепенно в символический победный марш Сурьявармана, страшный суд с 32 раями и 37 адами... На последней террасе поднимаются на 13 метров боковые «прасаты»...

Оттуда открывалась захватывающая панорама далеких окрестностей: редкий лес, низкие травы, кажущиеся крошечными деревянные домики на сваях, где продолжают жить десятка полтора монахов-бикху, спасшихся в джунглях при полпотовцах.

Обычный вопрос: кто строил Ангкорват? Не задумываясь, гид привычно ответила: король Сурьяварман. Само собой разумеется, не он, конечно, а люди его эпохи.

Нельзя не заметить, что в облике Ангкорвата не ощущается никакого китайского влияния, которое в XII веке было весьма сильным в странах Юго-Восточной Азии, где сходились во взаимном проникновении это и другое великое культурное течение — индийское. Это отнюдь не объясняется специальной тягой кхмеров к последнему, хотя его традиции в средневековой Кампучии оставались значительными. Страна кхмеров в прошлом никогда не подвергалась китайским нашествиям, а влияние Китая ощущалось и ощущается до сих пор в основном там, куда его мандарины приходили как завоеватели, захватчики, ставившие у власти своих губернаторов, собирателей налогов, держали армию, обеспечивающую порабощение и порядок.

С Индией кхмеры издавна поддерживали прямые торговые связи, взаимовыгодные и равноправные, тогда как для китайских купцов они оставались только «южными варварами», поставлявшими слоновую кость, рога носорогов, ароматное дерево, перья фазанов и фламинго.

Среди заправил полпотовского режима, несомненно, были люди, которые чувствовали, понимали или, по крайней мере, догадывались о том человечном, глубоко национальном, что несли в себе величавые очертания Ангкорвата, об отсутствии китайского влияния, глубоко самобытном, традиционном характере комплекса. А то и другое было им ненавистно. Вот поэтому, возможно, с таким пренебрежением относились к национальной реликвии, вплоть до распродажи ее ценностей за границей ради получения валюты. Много ли осталось скульптур в Ангкорвате? Их можно пересчитать по пальцам. Явно подготовленной к отправке стояла на нижней галерее среди обломков статуй и знаменитая «стопа Будды», покрытая старинной резьбой.

...Говорят, что в лучах багрового заката Ангкорват представляется еще более величественным. К сожалению, до вечера ждать у нас не было времени. Нужно было ехать дальше. В конце шоссе, устланного гранитными плитами, я оглянулся. Да, архитекторами они были безупречными, древние кхмеры... Приближались к пяти «прасатам», покрытым позолотой, восхищенные паломники, проходя внешний палисад, потом внутренний и наблюдая, как стремительно, совсем не в ритм их медленному шагу, вырастает храм перед ними ввысь. Такова геометрия его очертаний в пространстве, рождающая почти волшебное ощущение меняющейся, словно в оптическом приборе, перспективы.

Ангкорват, Ангкортхом и десятки других архитектурных памятников Кампучии, освобождавшиеся из плена душивших их джунглей с начала нынешнего века, наводят на мысли о каком-то катаклизме, разрушившем могучую империю. И хотя в действительности этого не было — процесс распада тянулся многие десятилетия, — впечатление случившейся в прошлом внезапной катастрофы невольно заставляет думать среди великих руин о ее повторении теперь, в наши дни. Ведь в январе 1979 года страна оказалась, как и много веков назад, снова в развалинах. Ее столица была пустыней, заставленной брошенными строениями, а три четверти взрослого населения мертвы...

Мертвая столица

Я толкнул затянутые в жалюзи деревянные створки широкого окна, с которых на руки посыпались пыль и труха из засохших насекомых. С третьего этажа открывался вид на широкий проспект Монивонг, по которому, не притормаживая на перекрестках, летел одинокий «джип» с патрульными. Когда мы входили в замусоренный, захламленный ватой, бинтами, пустыми бутылками и тюбиками прокисшей за три с лишним года косметики холл гостиницы «Сукхалай», вспоминались рекламные проспекты: 65 комнат с кондиционированным воздухом. Теперь это был просто заброшенный дом, в котором тянуло горьковато-сладким запахом тлена.

Передо мной расстилалась, словно сцена с декорациями перед началом спектакля, совершенно пустынная улица. Можно было бы представить себе, что смотришь в окно просто рано утром, на рассвете, когда прохожие еще не появились. Но тогда были бы ночующие у тротуаров автомобили и вездесущие рикши, да и проржавевший за долгие месяцы от ливней холодильник, выброшенный из окна, не висел бы на проводах, продавив их почти до земли, из лавок не выползали бы пирамиды раскисших коробок, ящиков и пестрых кучек разномастных банкнотов. На дугообразном столбе фонаря, из стыка двух секций, росло чахлое деревце. Ни птиц, ни насекомых. Очень распространенным в те дни у журналистов сравнением был взрыв нейтронной бомбы.