Вокруг Света 1980 № 02 (2473) - [14]

— Ну как же, — я рассчитывал услышать самое главное, — 80 центнеров с гектара...

Кобылянский недовольно хмыкнул и покачал головой.

— Вообще-то я не сторонник сортового ажиотажа. И не в моих правилах афишировать результаты. Но «Россиянка» заслуживает доброго слова... Так вот, — он остановился, разглядывая ростки озимых, — у меня вышло сорок, на участках по сортоиспытанию — 70, а в опытных хозяйствах ГДР этот сорт дал около девяноста.

— Но почему такая разница? — поразился я. — Разные почвы, погодные условия?

— Климат и почвы здесь ни при чем. — Мне показалось, Владимир Дмитриевич произнес это с затаенной гордостью. — Я сею где придется, экспериментировал над посевами в интересах генетики. А они боролись за урожай — и хорошо боролись. Отсюда и разница. — Он заметил разгуливающих среди посевов грачей и запустил в них камнем. — Это говорит о потенциальных возможностях сорта.

— Ну а хозяйства нашего Нечерноземья, — не отставал я, — чем они могут похвастаться?

— Об этом мы узнаем осенью восьмидесятого, — дипломатично улыбнулся Кобылянский. Но по его голосу, по выражению его лица я понял: селекционер верит, что будущие сведения, скупая отчетная цифирь из ближних и дальних мест, помогут ему в возрождении главного русского хлеба. Семена нового сорта, сообщили мне в ВИРе, будут проходить испытания на сортоучастках Сибири, Куйбышевской и Псковской областей, Марийской АССР...

По усыпанной гравием аллее мы шли в Пушкинские лаборатории, где Владимир Дмитриевич обещал мне две пригоршни «Россиянки», чтобы у себя дома я смог испечь в духовке (если, конечно, получится) маленький, румяный, ароматный, с нежной поджаристой корочкой, настоящий житный каравай...

Олег Ларин

«Альешка» — Большая земля

Так оно и есть: название этой части Северной Америки происходит от алеутского слова «Альешка», что значит Большая Земля. В ясные дни с мыса Дежнева — восточной оконечности Чукотки — можно увидеть ее, даже рассмотреть за гладью Берингова пролива горы и низины. И к северу и к югу она постепенно тает в далекой сизой дымке, и кажется, что вовсе нет ей конца. Что же, Аляска, самый большой в западном полушарии полуостров, и впрямь очень велика.

Запад Аляски — это полуостров Сьюард, побережье залива Нортон и Бристольского залива, дельты Юкона и Кускоквима, острова в северной части Берингова моря — Св. Лаврентия, Св. Матвея, Нунивак. Между ними много общего. Роднят их и преобладание равнин, и то, что здесь практически нет лесов, прохладное лето и относительно теплые зимы. И все это — просоленная морскими брызгами страна туманов и ураганных ветров.

Впрочем, если быть точным, «леса», даже «национальные леса» (а в США это одна из форм охраняемых территорий), здесь есть. Например, в эскимосском поселке Коцебу, севернее Полярного круга, растет ель высотой около трех метров. Она огорожена аккуратным белым штакетником, и около нее висит объявление: «Национальный лес». Дерево являет предмет особой гордости жителей поселка и служит одной из главных его достопримечательностей как «самый маленький лес» в мире.

Падение «королевства Ломена»

На Аляске и сейчас говорят об оленеводстве, о домашних северных оленях; в Номе и Коцебу, на острове Нунивак встречаются вещественные доказательства этой отрасли хозяйства — в виде загородок-корралей, боен, наконец, пастухов, но далеко не так часто, как у нас на Чукотке, да и вообще «а Севере. Это и понятно: роль домашних оленей в экономике штата невелика. На Аляске их теперь примерно 35 тысяч — 15 стад. (На Чукотке же около полумиллиона, а всего в СССР около двух с половиной миллионов.) Однако еще не так давно о домашних северных оленях говорили на Аляске намного чаще. И тому были причины. Но начну сначала.

А началом можно считать осень 1892 года, когда на берег полуострова Сьюард, недалеко от поселка Теллер, были выгружены с баржи первые олени. Их доставили сюда с Чукотки за счет правительства Соединенных Штатов. Завозили оленей на Аляску и позже, в течение целых десяти лет, хотя общее количество переселенцев было не таким уж и большим — лишь ненамного превышало тысячу голов.

С какой целью их привезли? Девяностые годы прошлого столетия вошли в историю аляскинских эскимосов как едва ли не самые тяжелые, самые трудные: киты и моржи в море, дикие олени на суше настолько убавились в числе, что добывать их стало трудно, а то и невозможно.

Поначалу стада привозных домашних оленей составляли собственность эскимосов, а занимались местные жители этим новым для них делом под присмотром миссионеров и инструкторов — саами, специально привезенных из норвежской Лапландии. Но круглый год быть привязанным к стаду претило самой сущности эскимоса — охотника и рыбака. Чтобы не ходить за стадом, новые владельцы стремились держать оленей оседло, но при этом подчистую уничтожались ягельники. Стада терпели большой урон от волков, а практиковавшийся выпас вел к тому, что олени в стадах постоянно перемешивались и между их владельцами шла вражда.

К 1914 году относится начало нового этапа в аляскинском оленеводстве. На горизонте появился Карл Ломен, будущий «олений король». Он начинал скромно, с нескольких сотен голов. Через десять лет Ломен стал владельцем 40 тысяч, а через двадцать пять, возможно, даже целого миллиона голов. Лучшие пастбища на Аляске теперь принадлежали ему. Оленьими тушами он загружал трюмы пароходов, и оленину стали регулярно подавать в дорогих ресторанах Нью-Йорка и Сан-Франциско. А эскимосы? Их стада постепенно приходили в упадок, и единственным выходом для многих оставалась работа у Ломена — пасти его оленей и грузить туши на пароходы.